Боги небесные. Как же прекрасно.
– ЭТО МОЙ ДОМ. —
Здесь, наверху можно забыть почти обо всем. О страданиях, боли и дерьме, что творится на земле.
– ПОЧЕМУ ТЫ ХОЧЕШЬ ЗАБЫТЬ? —
Думаю, что иногда это проще, чем справляться с проблемами.
Кайя зарычала.
– НЕ ПОНИМАЮ. ЮКИКО ПРОСИТ МЕНЯ ИЗУЧИТЬ ПУТЬ, КОТОРЫМ СЛЕДУЮТ ДЕТИ ОБЕЗЬЯН, А Я НИЧЕГО НЕ ВИЖУ. ТОЛЬКО ГЛУПОСТИ. ДЕЛАЕТЕ МНОГО ШУМА ИЗ НИЧЕГО. БЕССМЫСЛЕННО. —
Наш путь очень прост, Кайя.
– ДА? —
Мы – уроды. Мы эгоистичны, жадны и недальновидны, готовы предать друг друга из-за капли топлива или различия во мнениях. Вот в чем, собственно, и заключается наш путь.
Кайя, парящая в красном небе, посмотрела на Буруу, и Хана почувствовала неприкрытую ненависть, низкое рокочущее рычание в груди новой подруги.
– ЛЮДИ НЕ ЕДИНСТВЕННЫЕ, КТО МОЖЕТ ПРЕДАТЬ, ДИТЯ ОБЕЗЬЯНЫ. —
Ты говоришь о Буруу? Что он сделал?
– ПРЕДАТЕЛЬ РОДА. УБИЙЦА. ВЫЗЫВАЕТ У МЕНЯ ОТВРАЩЕНИЕ. —
Предатель рода?
– НЕ ДОВЕРЯЙ ЕМУ, ДЕВОЧКА. НИ НА МГНОВЕНИЕ. —
Но почему?
– ЗАПЛАТИШЬ КРОВЬЮ. —
Тогда почему ты тут? Почему помогаешь?
– ЕСТЬ ПРИЧИНЫ, НЕ МОГУ РАССКАЗАТЬ. —
Пара спикировала сквозь облако, и туманные отростки с неровной бахромой поцеловали Хану в щеки.
Хана подумала об Акихито, ворвавшемся на склад якудза и спасшем ее от смерти. Его большие руки у нее на плечах, грубая сила, обернутая в невозможную мягкость, сдерживающую всю боль. При этом воспоминании воздух стал чуть теплее.
Полагаю, не все люди злы. Некоторые глупы.
– НЕКОТОРЫЕ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ЛЮДИ. ВАША ЮКИКО ВИДИТ ПРАВДУ. ЕЕ БУДУТ ПОМНИТЬ. —
Кайя, мой народ всегда забывает самое важное.
– Я НЕ ПРО ДЕТЕЙ ОБЕЗЬЯН. Я ГОВОРЮ ПРО СИНЕЕ НЕБО И ЧИСТЫЙ ДОЖДЬ. И ПЕСНЮ ГРОМА. ЕЕ ИМЯ БУДУТ ВОСПЕВАТЬ ЕЩЕ ОЧЕНЬ ДОЛГО ПОСЛЕ ТОГО, КАК ОСТАЛЬНОЕ ПРЕВРАТИТСЯ В ПРАХ. —
Тигрица оглянулась через плечо, глаза ее были такими же глубокими, как пропасть у них под ногами.
– А КТО БУДЕТ ПЕТЬ О ТЕБЕ? —
А разве кто-то должен? Я – никто.
– НЕ ХОЧЕШЬ ОСТАВИТЬ СЛЕД НА ЭТОМ МЕСТЕ? НЕ ЖЕЛАЕШЬ, ЧТОБЫ ТЕБЯ ВОСПЕВАЛИ, КАК КИЦУНЭ-НО-АКИРА? ТОРА ТАКЕХИКО? —
Они – Танцующие с бурей, герои. Я не герой. Я не закрываю Врата Дьявола и не убиваю морских драконов. Я граблю пьяниц, сплю в лачугах и разговариваю с крысами. Иногда у меня заводятся блохи.
– НЕ МЕЧТАЕШЬ СТАТЬ КЕМ-ТО БОЛЬШЕ? —
Ветер гудел песней пропеллера, нашептывая простые и ясные истины.
Каждый мечтает…
Хана почувствовала, как жар арашиторы окутывает ее, наполняя жгучей гордостью. Каким-то образом она знала, что тигрица улыбается.
И поймала себя на том, что улыбается в ответ.
– ЭТО ТОЛЬКО НАЧАЛО. —
Веселье охватило тигрицу, яркое и озорное, как у ребенка, рожденного проказничать. Хана и моргнуть не успела, как Кайя прижала крылья к бокам, и они камнем начали падать с небес.
Желудок Ханы подскочил к горлу, она кричала изо всех сил, пока они неслись прямо к лесу.
Хватит! Давай вверх!
– РАНЬШЕ Я ИГРАЛА В ПОХОЖУЮ ИГРУ СО СВОИМИ ДЕТЕНЫШАМИ. —
Мы умрем!
– ДЫШИ. —
Мы падаем слишком быстро!
– НЕ ПАДАЕМ. ЛЕТИМ. —
Арашитора расправила крылья, и внутренности Ханы ухнули вниз, когда тигрица выровнялась и взмыла в воздух. Боль из-за вырванного глаза была забыта, в венах гулко стучала кровь, а тело дрожало – но не от ужаса, а от возбуждения.
Под ними проносился целый мир, сотни крошечных искорок жизни горели в лесу, и сердце Ханы билось в унисон с сердцем зверя.
Жива.
Чудесно, совершенно, невероятно жива.
Хана запустила пальцы в перья грозовой тигрицы и засмеялась так, словно наступил конец света, а ей все равно было нипочем. Арашитора раскрыла клюв и взревела подобно грому. Как буря, которая смоет с Ханы все, чем та была раньше, грязь и нечистоты, кровь и струпья, заработанные в сточных канавах.
А потом Хана станет чистой, целостной и красивой.
Верни меня назад.
Кайя оглянулась на неболёт «Куреа», и в сердце Ханы снова вспыхнул азарт.
– ВСЕ? НАЛЕТАЛАСЬ? —
Нет, не на корабль. Давай вернемся к облакам.
Хана покрепче ухватилась за шею и сморгнула дождь и слезы с глаз.
Давай сделаем это еще раз.