«Однажды, — подумала Ауриана, — мы навсегда прогоним римских псов с нашей земли».
Многое из того, что произошло в эту ночь, было покрыто непроглядным мраком, и потому в последующие дни легенды и поэтический вымысел взяли верх над правдой. Певцы-сказители раструбили по всем германским землям, что Ауриана проникла во вражескую крепость в образе ворона, а затем снова обернулась человеческим существом, чтобы открыть засов ворот. Некоторые добавляли к этому рассказу подробность о том, что в сражении якобы участвовал сам Бальдемар, поскольку его рана чудесным образом зажила. Предание утверждало, что вождь хаттов предстал перед Видо с горящим взором и вызвал его на поединок. Это сказание о поединке было отголоском чаяний всего племени, мечтавшего о том, чтобы Видо и Бальдемар выяснили, наконец, свои отношения в открытом бою. Некоторые участники битвы утверждали, что видели парящих над полем боя огненных сильфов, которые унесли с собой в свои небесные чертоги самых отважных из павших воинов. Рассказывали также, что Гримельда, превратившись в многорукого демона с пылающими красным огнем глазами, носилась по полю боя, вереща и хохоча страшным голосом, и рубила налево и направо головы хаттов своим топором до тех пор, пока женщина-воительница Фрейдис не сразила ее ударом копья, вонзившегося прямо в сердце страшилища.
К тому времени, когда соратники Бальдемара пробились в центр вражеского лагеря, сопротивление сторонников Видо было уже в основном подавлено. Удивление Зигвульфа и его презрение к врагу возросло, когда он после многих тщетных попыток не нашел в крепости ни самого Видо, ни его сына Одберта. По законам чести их место было здесь, неужели они тайно бежали из лагеря?
Немногим из вступивших в сражение довелось видеть рассвет, наступивший одновременно с вновь появившейся на небосклоне луной. Робкий брезжущий свет нового дня осветил страшную картину — повсюду в крепости и вокруг нее валялись растерзанные тела, как будто стая бешеных волков напала на людей. Воздух был пропитан тяжелым запахом пота и крови, так что трудно было дышать.
Большинство союзников Видо — кто верхом, кто пешком — спаслось бегством через Восточные ворота крепости. Найдя клетки, где содержались пленники, Ауриана и Торгильд начали в отчаянной надежде открывать их, разыскивая Витгерна.
Они нашли его как раз вовремя: сразу же как только Торгильд вытащил Витгерна из большой плетеной клетки, она занялась огнем. Ауриана, видя, что Витгерн жив и здоров, приветствовала его радостным криком.
Витгерн достаточно хорошо знал лагерь, чтобы сразу же догадаться, где в это время может быть Видо. Прихрамывая, он торопливо повел сторонников Бальдемара мимо полыхающих ярким огнем шатров римлян к конюшням, где содержались лошади римской конницы. Здесь-то они, наконец, и наткнулись на Видо с Одбертом.
Видо с черным от бешенства лицом садился в этот момент на лошадь, испуганно косящую диким взглядом. Он был, по-видимому, в полном отчаяньи и, бросая вокруг яростные взоры, отдавал отрывистые приказания своим людям. Куний плащ сполз с одного плеча, затрудняя его движения, но Видо не замечал этого.
Одберт казался более собранным и хладнокровным, что само по себе было удивительным. Его взгляд выражал полное презрение к окружающим и самодовольство, как будто он сыграл со всеми злую шутку и теперь в душе потешается над окружающими. Статный жеребец, на котором сидел Одберт, своей горделивой осанкой и неодобрительным пофыркиванием, казалось поддерживал седока в его презрительном отношении к ближним.
Обе лошади уже тронулись медленным шагом, впереди ехал Одберт. Упряжь лошадей была украшена серебряными накладками, чепраки — усыпаны драгоценными каменьями, которые сверкали в первых лучах солнца, дразня завистливые взгляды. Позади седоков через крупы лошадей были перекинуты мешки, набитые разным добром. Видо и его сын могли не опасаться нищеты с такой поклажей. Соратники Видо, будто свора верных псов, окружали его плотной толпой, — с одной стороны, защищая от нагрянувших воинов Бальдемара, а с другой, затрудняя его продвижение; отец и сын направлялись к Восточным воротам.
Воины Бальдемара врезались в толпу противника, соперничая друг с другом за право первым пробиться к Видо и стащить его с лошади. Каждый знал, что такой подвиг будут воспевать в своих песнях внуки и правнуки. Видо и Одберт низко пригнули головы, а находящиеся рядом с ними соратники прикрыли их щитами, защищая своих вождей от копий и дротиков воинов Бальдемара. Ауриана хорошо понимала, что если этих двоих не захватить в плен немедленно, то им удастся улизнуть от расплаты.