Пробиваясь к Видо сквозь гущу народа, Ауриана слышала, как тот кричал:
— Я их поджарю живьем!
Девушка поняла, что эта жестокая угроза относится к часовым, которые сплоховали в трудную минуту. В Видо летели десятки копий, но их отражали щиты его верных соратников. Ауриана заметила, что большинство ее воинов метят именно в Видо, а не в Одберта, и в памяти девушки неожиданно зазвучали предостерегающие слова Бальдемара: «Если Одберт уцелеет, то это будет означать, что Видо ожил вновь, но этот «видо» будет настоящим чудовищем, лишенным даже тени стыда».
Ауриана рванулась вперед. Оказавшись рядом с Одбертом, она была поражена тем, что он узнал ее, несмотря на плотный слой сажи на ее лице, и усмехнулся самодовольной улыбкой, как бы намекающей на то, что у них есть теперь общая тайна. Эта оскорбительная наглая ухмылка не исчезла даже тогда, когда Ауриана прицелилась в него копьем. Она соизмерила силу своего броска с ритмом движения лошади и сосредоточилась на цели. Но каждая ее мышца уже была охвачена усталостью. Собрав в кулак последние силы, Ауриана метнула копье. Прицел был мастерски выверен, но ее броску не хватило мощи. Копье упало, не долетев Одберта, и поразило одного из воинов Видо. Когда этот человек упал, она услышала восторженные крики, вырвавшиеся из глоток соратников Бальдемара. Ауриана круто обернулась и успела увидеть поразительно юное лицо убитого ею воина — хорошо знакомое ей лицо…
«Ульрик! — ужаснулась Ауриана. — Нет, этого не может быть! Этого не должно быть!»
Волна жалости и боли захлестнула ее. Как могли допустить такое богини Судьбы? Почему именно ей суждено было убить Ульрика, человека, которому она обещала свое покровительство? И почему он шел пешком? Почему они не дали ему лошадь? Тогда бы она легко узнала его… Да, Ульрик был в своей семье скорее рабом, нежели сыном.
Отчаянье Аурианы нарастало. Обе лошади тем временем ускорили свой шаг и быстро приближались к воротам. Теперь уже девушка не могла поспеть за ними. Зигвульф, Торгильд, молодой Коньярик и лучшие бегуны хаттского войска оставили ее далеко позади.
Именно в этот момент Ауриана увидела картину, которая навсегда запечатлелась в ее памяти.
Откуда ни возьмись — как будто бы с неба — на голову лошади Видо опустилась сетка — такую сеть обычно используют молодые воины для ловли мелкой дичи. Невозможно было с уверенностью сказать, кто именно набросил ее, хотя скорее всего это сделал один из друзей Одберта, бегущих рядом с его лошадью. В сетке запутались передние ноги лошади Видо, и она начала метаться. Седок попытался сбросить сетку или хотя бы разорвать ее своим мечом, но все его усилия были тщетны. Лошадь мотала головой, делала резкие движения, металась из стороны в сторону, пятилась, брыкалась; в конце концов, чепрак съехал у нее со спины, а вместе с ним на землю упал и Видо.
Одберт даже не оглянулся. Его лошадь миновала створ ворот и понеслась во весь опор по равнине. Теперь Одберт был совершенно свободен: свободен от ненависти отца, от презрения своих соплеменников, свободен от священных законов и заповедей своего народа. Его домом отныне были поросшие ельником холмы и скалы.
Что же касается Видо, то он сам понимал: его песенка спета. Люди Бальдемара уже прокладывали себе путь сквозь последнюю цепь его защитников. Еще мгновение — и дюжина острых мечей вонзилась в грудь Видо. Так и не удалось ни одному из хаттских воинов записать это убийство на свой счет и прославиться в памяти потомков. Поэтому хатты решили, что священную месть свершил сам дух дикой горной кошки, которую Видо оскорбил своими злодеяниями.
Многие из оставшихся в живых соратников Видо тут же пронзили себя собственными мечами, поскольку пережить вождя считалось несмываемым позором для воина. Те же, кто не имел в душе никакого стыда, бежали вместе с Одбертом. Их никто не преследовал, потому что люди Бальдемара были слишком измучены тяжелым сражением и слишком обрадованы свершившейся над Видо священной местью.
Никто не обращал внимание на Ауриану, кричавшую охрипшим голосом:
— Одберт! Мы упустим Одберта! Он уйдет!
Схватив одно из копий, валявшихся на земле, она бросилась было в погоню, хотя еле держалась на ногах от смертельной усталости. Тогда в отчаянии она метнула копье в спину удаляющегося Одберта, но оно, не долетев, упало на землю. Задорно вскинутый хвост лошади, уносившей прочь Одберта, развевался на ветру, словно знамя победы.
Ауриана замедлила шаг, а затем повернула назад, душа ее тяжело смирялась с поражением.
«Я не сомневаюсь, — думала девушка, — что Одберт прямиком отправляется к своим римским хозяевам. Они дадут ему людей и золото, и вскоре он вновь соберет себе армию».