Ощущение загадочности этого неожиданного вызова во Дворец возросло, когда главный распорядитель ввел Марка не в обычный зал для аудиенций, а в простой скромный кабинет, смежный с теми комнатами, где работали имперские архитекторы и инженеры, и где сам Император проводил много времени, вникая в проекты многочисленных новых построек, инициатором которых был он сам. Кабинет был маленький, без окон, с голыми стенами, обставленный очень просто — в нем не было ничего кроме грубых деревянных скамеек и большого рабочего стола, на котором стояли чернильницы и лежали в беспорядке линейки, планы зданий и карты.
Несколько минут казалось, что Император забыл о присутствии Марка Аррия Юлиана — так он был погружен в развернутые перед ним планы и чертежи, делая какие-то пометки и задумчиво хмуря лоб. Он сравнивал сметы расходов, что-то подсчитывал и прикидывал. Одет Император был очень скромно — в тунику из грубой некрашеной шерсти, и имел облик крепко сбитого селянина-земледельца, кем, впрочем, всегда считал себя и демонстративно гордился этим. У него было довольно приятное лицо человека, много пережившего в своей жизни. Черты его лица были нечеткими, несколько смазанными, как в заготовке из глины, еще не доведенной рукою мастера до совершенства. Его руки, лишенные колец и браслетов, были руками земледельца, привыкшими к земле и навозу и не пренебрегающими трудом. Он был упорен, цепок и упрям, словно корни столетнего дуба, но одновременно обладал добродушием, смягчавшим это упрямство. Для человека, находящегося на вершине власти, он был поразительно необидчив: однажды, когда его носилки проносили сквозь толпу, один босоногий философ прокричал в его адрес столь непристойное оскорбление, что от него, пожалуй, покраснел бы и погонщик мулов, — единственным же наказанием со стороны Веспасиана за эту дерзость явилось еще более площадное ругательство в адрес философа.
— Юлиан? Прекрасно! — голос Императора всегда звучал бодро и добродушно вне зависимости от самых суровых обстоятельств. Марк Юлиан отвесил низкий поклон и поприветствовал его с перечислением всех титулов. Веспасиан слушал, нетерпеливо кивая, а затем вернулся к изучению плана, подозвав жестом Марка Юлиана подойти поближе к столу.
— Я вынужден посвятить тебя в одну не совсем приятную тайну, касающуюся моей семьи, — веселым тоном заявил Веспасиан. — Но прежде чем я сделаю это и неизбежно упаду в твоих глазах довольно низко, подойди-ка сюда и посмотри на мой замысел! Знаю, знаю, что говорят обо мне болтуны в застольях: он не умеет держать в руках своих сыновей, зато умеет строить на века.
Марк Юлиан любезно улыбнулся словам Императора и повиновался. Подойдя к столу и склонившись над чертежом, он начал разбирать вычерченную опытной рукой мастера сеть разноцветных линий, образовывавших треугольники, которые обозначали лестничные марши, здесь же он разглядел проходы, а в центре чертежа располагалось чистое пространство, к которому сбегались все основные линии, — это была арена. Марк сразу же понял, что было изображено на этом чертеже: перед ним находился самый любимый проект Веспасиана, воплощение которого он мечтал увидеть еще при своей жизни, — первый городской каменный амфитеатр. Его строительство уже началось на том месте, где Нерон в свое время устроил большой пруд для своих увеселительных лодок. Этот амфитеатр предполагалось назвать Колизеем — от слова «колосс», огромного изваяния Нерона, возвышавшегося поблизости. Рядом с этим колоссом ранее находился огромный Золотой Дом Нерона, который разрушили во время гражданской войны. Марк Юлиан воочию представил себе грандиозный вид этого сооружения и даже содрогнулся от величественного видения тяжеловесной каменной массы.
Сердце его стеснило недоброе предчувствие, как будто он услышал вблизи одинокий волчий вой. Любимое детище Веспасиана будет проглатывать целые народы, реки крови прольются на этой арене. На один краткий миг в сознании его будто вспыхнула молния, и он отчетливо осознал, что в этом городе слепцов он — единственный зрячий человек, хорошо видящий недалекое будущее. Во всяком случае он ясно видел мрачную гибельную тень, отбрасываемую этой грандиозной постройкой на события грядущего.
— Это будет дворец для простого народа! — проговорил Император с добродушной улыбкой родителя, довольного своим детищем. — Но я позвал тебя сюда вовсе не за тем, чтобы похваляться своими замыслами!