Когда кончался летний военный сезон, и награбленное добро было разделено между участниками походов, они отправлялись по домам, чтобы всю зиму бражничать и пировать всласть. Единственное, за что они удостаивались похвалы римлян, заключалось в следующем: только в войске хаттов существовала организованная система снабжения продовольствием. Целый обоз с провизией следовал за хаттским войском, находящимся на марше. Этот обоз был полностью на попечении отряда обученных военному мастерству женщин из определенных семей, где существовала традиция, передающаяся из рода в род, посвящать женщин в тонкости военного дела и направлять их в хаттские войска. Предводительствовала ими женщина по имени Ромильда. Военные отряды других племен добывали себе фураж и съестные припасы на марше, грабя все вокруг, а когда не могли ничего найти съестного в округе, возвращались восвояси. Организованное снабжение хаттского войска продовольствием, а также готовность воинов беспрекословно повиноваться своим вождям — редкий обычай среди варваров Севера — делали хаттов довольно грозным противником, как для Рима, так и для соседних племен.
В первый день после своего возвращения Витгерн старался как можно чаще попадаться на глаза Гейзару, Верховному Жрецу Водана, в священные обязанности которого входило заключение браков. Теперь Витгерн носил на глазу красивую черную повязку из шелка. Как он и ожидал, Гейзар сразу же объявил его неподходящей парой для Аурианы из-за увечья. Витгерн грустно выслушал все это, презирая себя за свой обман и лицедейство.
Вообще-то, прибыв в лагерь, Витгерн ожидал, что Бальдемар сразу же призовет его к себе — ведь он первым побывал на месте трагических событий. Он думал, что Бальдемар сгорает от нетерпения и хочет поскорее расспросить его обо всем. Но время проходило, а вождь все не звал его к себе, и тогда Витгерн вообразил, что Бальдемар признал его виновным в своем несчастье и готовит расправу над ним. На второй день после своего возвращения Витгерн убедил себя, что Бальдемар задумал приговорить его к смерти. Он замкнулся среди своих страхов и домыслов и смутно сознавал, что происходит вокруг, не замечая растущего хаоса в хаттском лагере.
Когда миновало семь дней, весь лагерь взбунтовался, вознося к небу нестройные крики:
— Дай нам отмщение! Веди нас в бой Бальдемар!
Воины сбились в одну толпу, потрясая над головой начищенным оружием. Их вопли сливались с криками детей и голосами домашних животных. Ближе к вечеру Витгерн стал свидетелем потрясшей его сцены: Видо взобрался на одну из провиантских телег и начал во всеуслышанье разглагольствовать перед собравшейся толпой, намереваясь воспользоваться пассивностью Бальдемара и склонить чашу весов в их соперничестве в свою сторону. Витгерн с отчаяньем наблюдал за всем происходящим, стоя в последних рядах толпящихся вокруг телеги воинов. Он находился достаточно близко, чтобы хорошо видеть выступающий вперед, как у старой карги, подбородок Видо, и энергичные рубящие жесты его рук. Некоторые слова Видо достигали слуха Витгерна.
— Боги знают о близящемся конце человека, когда тот еще ничего не подозревает об этом, — и посылает знамения. Когда Водан забирает мать человека и одновременно с этим его сына… — услышал Витгерн слова, которые перекрыла новая волна протяжных криков и воплей.
«Видо, как всегда, мелет своим поганым языком», — подумал Витгерн. Но в его душу не могло не закрасться беспокойство от того, что на этот раз люди внимательно прислушивались к словам Видо, как будто он не был конокрадом и вором, охотящимся за чужими стадами, а под его усадьбой не были закопаны кости убитых им странников — в нарушение всех священных законов гостеприимства. Обычно, когда Видо выступал с нападками на Бальдемара, его слова находили отклик в душах какой-нибудь жалкой кучки вечно недовольных людей. Сегодня же добрая половина всего войска — где были и бедные, плохо вооруженные земледельцы, и состоятельные воины с длинными мечами, висевшими на поясе, и даже некоторые соратники Бальдемара, — теснилась вокруг Видо, не спуская с него горящих глаз.