Последняя радость и надежда покинули душу Витгерна, вытекли из нее, как мед из перевернутого рога.
«Вот он, конец», — пронеслось у него в голове.
Витгерн вкратце рассказал Зигвульфу о встрече с Бальдемаром.
— Или он сходит с ума, — сделал свой вывод Зигвульф, — или он стал таким же проницательным и всеведущим, как сами боги. Значит, он говорит, что это были не гермундуры. Так кто же это тогда был? Лесные духи?
Они видели, как Видо пустил своего коня галопом и поскакал вперед, чтобы занять место во главе войска. Верхом были только сам Видо, два его сына и пять избранных соратников, служивших ему телохранителями. Простые же воины, как это было принято у германцев, передвигались и сражались пешими. Видо очень прямо держался в седле, подняв поводья до уровня груди. Его острый, выдающийся вперед подбородок выделялся на лице, делая его еще более надменным. Видо явно красовался перед взорами друзей и врагов, потому что это, как он полагал, был момент его нелегко завоеванного торжества.
— Да, не очень-то ты преуспел в разговоре с Бальдемаром — проворчал Зигвульф.
Но Витгерн как будто не видел и не слышал его. Потому что в этот момент снизу из долины донеслись возгласы: «Что происходит? Что случилось?» Это кричали воины, замыкавшие колонну. Витгерн ничего не мог понять, он видел только, что последние ряды неожиданно остановились и сгрудились. Конь Видо взвился на дыбы, чуть не сбросив седока на землю. Задние ряды накатывали на передние, как волны запруженной реки. «Что там произошло? Похоже, из-под земли в мгновение ока возникла непреодолимая преграда!» — подумал Витгерн и, сбросив плащ на землю, быстро взобрался на высокую сосну. И сразу же все понял.
— Он остановил их! — радостно закричал Витгерн. — Хвала Бальдемару! Он поймал их в ловушку!
Ромильда перегородила выход из долины своими подводами. По ее знаку все подводы сомкнулись, передние подались назад, а задние чуть вперед, пока между ними не исчезли промежутки. Это был заранее спланированный, стремительный, точный маневр. Витгерн увидел, как на подводах одновременно встают во весь рост женщины с копьями наперевес, вид которых мог означать только одно — они готовы оружием встретить всякого, кто осмелится сделать попытку выйти из долины. Однако эта угроза была скорее морального плана. Конечно, женщины не могли физически справиться с воинами, хотя их и было более двух сотен, но среди этих двухсот находились простые, не обученные военному ремеслу девушки, а также матери с младенцами, привязанными к спинам. Копья же воительниц представляли собой обыкновенные колья с обожженными на огне остриями.
Единственным, что сковывало бешенство мужчин, не давая им рвануться напролом, была спокойная решимость женщин умереть на месте, не отступив ни шагу назад. На женских лицах застыла ожесточенность, которая ясно говорила о том, что всякий, отважившийся на попытку силой проложить себе путь, должен будет нанести увечье или убить одну из женщин. А это считалось немыслимым злодеянием, и не только потому, что выкуп за убийство женщины был в два раза выше, чем за убийство мужчины, — главная причина заключалась во взгляде германцев на женщину, как на вместилище особой, внушавшей страх и трепет священной силы, дающей власть над светом и тьмой. И эту сокровенную силу кощунственно было попирать оружием. Кроме того обходить препятствие не имело смысла еще и потому, что военный поход не мог окончиться удачей без благословения Ромильды.
Несколько позже Витгерн услышит, как у лагерного костра Видо будет кричать в лицо неумолимой Ромильде, бесстрашно глядящей ему в глаза:
— Любовницы гермундуров! Теперь уже я не поверю вашим лживым обещаниям! Что посулил вам Бальдемар за вашу измену? Предательницы! Нидинги! Проклятые ведьмы из Хелля!
Однако сейчас, видя непреодолимое препятствие на своем пути, Видо быстро поскакал вверх по холму к шатру Бальдемара, по сторонам от него мчались два его сына, а сзади пять телохранителей. Выехав на площадку перед шатром, он резко осадил коня и с небрежной ловкостью обнажил меч.
«Видо, похоже, всерьез надеется запугать самого непугливого в мире человека», — пряча усмешку, подумал Витгерн, наблюдавший за всей этой сценой.
Видо тем временем снял свой шлем с костяными накладками из клыков дикого вепря, и его прилизанные, смазанные медвежьим жиром волосы вмиг растрепал порывистый ветер, так что они повисли слипшимися клочьями, похожие на кольца свернувшихся змей, притаившихся у него на голове. Глаза Видо горели дикой злобой. Он скалил в бешенстве свои острые хищные зубы. Окровавленная повязка на его правой руке, где находилась недавно полученная им рубленая рана, наполовину развязалась и сползла. В целом Видо походил на маленького хищного грызуна, ведущего ночной образ жизни — большой нос, невзрачный рот и блестящие черные глазки. Его фигура не была громоздкой, а скорее сильной и гибкой. Но бледная кожа и глубоко посаженные глаза придавали ему довольно изможденный вид. Соратники Бальдемара истолковывали это как результат сексуальной ненасытности его жены, Гримельды, которая была вдвое мощнее мужа и имела на своем счету множество убийств, никогда не расставаясь со своим топором.