Затем резким точным ударом Бальдемар перерезал повод с правой стороны Одберта, его лошадь тут же крутанулась влево, чувствуя силу натяжения левого повода и повинуясь ей. Бальдемар моментально бросился вперед и, оказавшись у левого бока противника, стянул его за ногу на землю.
Взрывы оглушительного хохота смешались с криками и стонами отчаянья. Видо закрыл глаза и попрощался в душе с Одбертом: «Теперь у меня нет больше сына! Одного боги сделали простаком, другого нидингом и безумцем!»
Одберт тяжело свалился на землю, подняв в воздух облако пыли. Но бешенство заставило его тут же вскочить на ноги и броситься вперед, однако он действовал, как полусонный медведь, слегка шатаясь из стороны в сторону и низко держа в руке меч, как будто он задумал вспороть живот своему противнику. Бальдемар устремился навстречу ему, и их мечи снова скрестились. Последовала беспорядочная серия ударов, слышался скрежет железа о железо, отрывистый яростный лязг, как бы отбивающий бешеный ритм пляски смерти, все взвинчивающей свой темп. Финты и выпады Одберта были по-юношески примитивны и неуклюжи, но ему все же как-то еще удавалось противостоять Бальдемару, на которого были направлены взоры почти всех свидетелей этого поединка.
«Кто может сравниться доблестью с этим человеком?» — восхищался Витгерн. В каждом его прыжке, в каждом выпаде чувствовалось высокое мастерство. Каждое движение было отточено и дышало спокойной мудрой силой, силой животного — мчащегося во весь опор скакуна или несущегося по равнине оленя. Это зрелище походило на дуэт двух музыкантов, один из которых обладал недюжинным даром и мастерством, так что легчайшее прикосновение его рук к струнам производило потрясающий эффект, а другой — сидящий напротив него — компенсировал свою неловкость и неумелость тем, что с силой, бестолково ударял по струнам, извлекая из них громовые звуки.
На тунике Одберта появилось темное пятно. Очень быстро он был оттеснен к первой шеренге зрителей, где молча рухнул на колени, а затем Бальдемар принудил его свалиться ничком на землю.
— Бальдемар! Величайший из вождей! — начали славословить его соратники.
А многие из сторонников Видо в этот момент подумали: «Возраст никак не сказывается на боевом мастерстве Бальдемара. Видо — обречен!»
Бальдемар приставил острие своего меча к горлу Одберта.
— Убей его… убей его, — раздался позади него шелестящий голос, похожий на свист осеннего ветра в скалах. Поначалу Бальдемар слышал только собственное тяжелое дыхание и думал, что эти слова почудились ему. Но тут он заметил Атэлею, дряхлую старуху, ясновидящую, которая следовала вместе с их войском. Она вплотную подошла к Бальдемару.
Ясновидящая находилась в трансе, ее бронзовое от солнца лицо было обращено к небу, глаза закрыты.
— … или умрешь сам.
Бальдемар так и не понял, произнесла ли прорицательница последние слова вслух или ему только показалось это. В последующие дни эти слова будут преследовать его, лишая покоя. Они проникнут в самые потаенные уголки его души, словно духи, ужасное присутствие которых постоянно ощущаешь, но воочию не видишь.
Жизнь Одберта висела на волоске. Он смотрел на Бальдемара молча остекленевшими, широко раскрытыми глазами, в которых ясно читалась мольба о пощаде. Бальдемар ни секунды не сомневался, что будь на его месте Одберт, он бы прикончил его в два счета. И Бальдемар решил убить Одберта хотя бы для того, чтобы доказать несостоятельность предсказания, которым сын Видо постоянно кичился, и из-за которого он по существу и попал в беду. Но внезапно Бальдемар понял, что не может сделать этого. Его уже занесенную руку остановило воспоминание, пришедшее из собственной юности. Когда он был не старше, чем Одберт, его самого пощадил воин, мастерски владевший мечом, отважный Хродовульф, которого юный Бальдемар по собственной глупости вызвал на смертельный поединок.