Но его слова не произвели на нее никакого впечатления, и она продолжать задавать один за другим свои вопросы, выведав у него постепенно, на каком расстоянии друг от друга находятся обычно легионеры в боевой цепи; бросаются ли в атаку все силы или кто-то остается в резерве, и когда пускается в ход этот самый резерв; в каком порядке атакует конница, и по какому принципу разбивается римский военный лагерь. Деций был просто ошеломлен той дотошностью, с которой она расспрашивала его, вникая в мельчайшие подробности. Он с удовольствием отвечал на ее вопросы, потому что испытывал гордость за свою родину, воспринимая эти вопросы как дань уважения и преклонения перед цивилизацией. Он не опасался того, что, возможно, раскрывает военные секреты врагам Рима, потому что считал эту девчонку своеобразной диковинкой, отклонением от нормы. Варвары же, как правило, мало интересуются военными приемами чужеземцев и видами их оружия. Деций был совершенно уверен, что они не проявят ни малейшей склонности использовать добытые девушкой сведения в своей боевой практике.
Ауриана задавала также вопросы, касающиеся непосредственно Рима. Действительно ли Император является божественным существом? И если так, почему же он смертен? И почему он не воскресает или не рождается в новом качестве? Где находятся римские женщины? Этот вопрос был вызван тем, что Ауриана никогда не видела ни одной из них. Почему они не сопровождают своих мужчин в бою, не перевязывают их раны, не подбирают упавшие копья и не помогают переломить ход сражения, когда это необходимо, — одним словом, не ведут себя, как германские женщины? Неужели они не любят свою страну? Кроме того Ауриану интересовало, почему Деций ест сидя, она была уверена, что все римляне едят лежа. И действительно ли они живут в каменных домах, таких больших, словно горы, сквозь которые пропущены целые реки?
Слушая все эти бесконечные неутомимые вопросы, Деций сам не заметил, как без всяких усилий со стороны Аурианы, без всяких ее ухищрений, принял эту девушку в свое сердце. Он был подкуплен ее горячей проникновенной интонацией, серьезностью и доверительностью ее тона, ее вниманием, полным достоинства и в то же время искреннего доверия к его словам. Блеском ее загадочных — то игривых, то суровых — глаз. Ее безыскусной старательностью в подборе слов, которым она придавала такое значение, как будто от них зависели судьбы мира. Деций давно не встречал подобного отношения человека к окружающим явлениям — все вокруг него были заняты только собой. Теперь же в нем росло желание защитить эту хрупкую девушку от подстерегающих ее превратностей жизни; это желание приподнимало его самого над собственной жалкой участью, наполняло его особой силой и уверенностью. С каждой минутой он все явственнее осознавал закравшуюся в его подсознание смутную мысль: «Эта девочка непременно пропадет без меня. Мне надо взять ее под свою опеку». В конце концов эта мысль стала ощущаться им как долг — он чувствовал, что судьба влечет это хрупкое существо к бесконечной череде бед.
Наконец, Ауриана, сделав небольшую паузу, заявила строгим серьезным тоном:
— Деций… я должна кое-что показать тебе.
И она принялась развязывать свой узелок. Деций догадался, что девушка решила: испытание окончено и пора переходить к делу, показав ему то, для чего собственно она и пришла сюда. По-видимому, она сильно рисковала, показывая это человеку, не являющемуся ее соплеменником.
Когда Ауриана вытрясла содержимое узелка на землю, Деций озадаченно уставился на лежащие перед ним предметы — кинжал с рукоятью из слоновой кости, папирусный свиток, тяжелый кожаный ремень и отломанный наконечник копья.
— Что это был за человек? — спросила Ауриана с замиранием сердца. — Он напал на нас вместе с отрядами гермундуров — если, конечно, это были гермундуры. Он долго преследовал меня и предпринял все возможные усилия, чтобы убить.
Деций надолго погрузился в молчание.
Сначала он взял кинжал, быстро взглянул на него и снова бросил на землю. Затем он развернул свиток из тонкого папируса, и Ауриана увидела, как нахмурилось его лицо, и выражение легкого беспокойства появилось на нем.