«Я вижу человека, живущего обманом и ради обмана, человеком, внушающим другим людям страх и благоговение. Как могло произойти, что такой великий народ, подчинивший себе весь мир, позволил управлять собой этому бессовестному, малодушному негодяю?»
Чуть приподняв голову и слегка вытянув ее вперед, как обычно поступает при встрече с незнакомым предметом дикое животное, она произнесла слова, звучавшие вызовом. В ее глазах мерцали насмешливые огоньки.
Голос Аурианы изумил Домициана. Его высокие тона заключали в себе чувственность и наивность одновременно.
— Я бросаю вызов тебе, Императору римлян, и предлагаю сразиться в поединке, Пусть Водан станет свидетелем моих слов. Выбирай оружие. Победа останется за тем, кто идет с солнцем!
Домициан рассмеялся весело и непринужденно, как он привык смеяться с детьми.
— Жаль, что тебя не было с нами на обеде сегодня вечером! — ответил он. — Ты повеселила бы нас куда лучше, чем эти идиотские клоуны и набившие оскомину шутки о проститутках и обжорстве Монтания. Это дар небес!
С нарочитой медлительностью он подобрал подол ее накидки и привлек Ауриану к себе. Теперь его голос звучал как у опытного соблазнителя.
— Я принимаю твое предложение, моя маленькая лесная нимфа. Но оружие, которым я буду сражаться, есть лишь у меня одного, а полем битвы станет спальня.
Она пронзила Домициана насквозь своими нежными серыми глазами.
— Неужели не осталось ни одной свободной женщины, которая по доброй воле согласилась бы разделить с тобой ложе, повелитель всего мира?
И тут Ауриане показалось, что из одной бронзовой головы вдруг высунулось жало и укусило ее. Это Домициан неожиданно выбросил вперед кулак, и она упала спиной на подушки из гусиного пуха, погрузившись в них почти всем телом.
Затем в руках у него появилась небольшая плетка, которую он всегда носил при себе. Размахнувшись, Домициан хлестнул Ауриану по лицу. Острая боль ужалила ее в щеку, на которой тотчас появился длинный рубец, налившийся кровью. На ее глазах выступили слезы. Домициан возвышался над ней, широко расставив ноги. Губы Аурианы задрожали, ее дыхание стало глубоким и неровным, но в глазах по-прежнему не было ни страха, ни робости.
— Да как ты смеешь, ты, упрямая ведьма! Еще одно слово, и я прикажу сначала выпороть тебя, а потом выжечь на лбу клеймо.
«Моя мягкость и добродушие ни к чему хорошему не привели, — подумал Домициан, — варвары уважают только голую силу».
— Ты осталась в живых только благодаря моему долготерпению. Я даровал тебе возможность раскаяться в преступлениях и загладить вину перед моей императорской властью. Но ты вновь оскорбила меня.
На миг их глаза встретились, испепеляя друг друга смертельной ненавистью. Но затем, к крайнему удивлению Домициана выражение ее лица смягчилось, и она перевела взгляд куда-то вниз. С неуклюже раскинутыми руками и ногами Ауриана казалась маленьким зверьком, попавшим в капкан сразу несколькими конечностями. Ее плечи сотрясались от рыданий.
Сначала Домициан подумал, что это не более чем искусное притворство. Но способны ли варвары на такой обман?
Когда же Ауриана заговорила, ее голос убедил Императора в искренности эмоций дикарки. В нем звучали боль и страдание.
— Не бей меня, умоляю тебя… Страх лишил меня разума. Я покрыла позором себя и свой народ.
— Кто же я тогда? — сурово спросил Домициан, подняв ее подбородок концом плетки.
Она смотрела на него глазами испуганной лани, а затем быстро опустила взгляд.
— Божественный правитель всех правителей, — прошептала она. — Король королей… наш повелитель и бог.
Домициан почувствовал, как удовольствие плавными кругами стало расходиться по его телу. Это ощущение было столь сильным и неожиданным, что смутило его.