С помощью примерно таких же деревянных палок Коракс демонстрировал им элементарные приемы нападения и защиты.
— Внезапность — это все! — громогласно изрекал он, расхаживая между своими подопечными, стоявшими разомкнутым строем. — Меняйте тактику при отступлении. Если хотите долго жить, не позволяйте вашему сопернику понять ее!
Эти слова повторялись столь часто, что стали отдаваться в голове Аурианы даже во сне.
Когда гладиаторы тренировались, за ними с невозмутимыми лицами наблюдали греческие лекари. Они следили за тем, чтобы мускулы развивались правильно и не перенапрягались. В некоторых случаях применялся массаж, в других — менялся рацион питания, например, уменьшали количество ячменной каши или заставляли глотать золу. Лекари говорили, что она добавляет силы организму.
Сперва мускулы Аурианы страшно ныли и не давали ей покоя, но постепенно они увеличились в объеме и приобрели своеобразную память. И тогда она испытала ни с чем не сравнимое удовольствие, когда ее тело, набравшее необычайную силу и гибкость, стало послушно выполнять ее команды.
На тренировках Коракс всегда держал Коньярика и Торгильда отдельно от Аурианы и Сунии. Он почувствовал, что эти четверо, соединившись вместе, черпают друг от друга какую-то неведомую силу, которой он опасался. Но за обедом или ужином им удавалось побыть рядом. Иногда они просто молча ели и смотрели друг на друга, иногда с любовью и тоской заговаривали о родине. Эти воспоминания спасали их от уныния и отчаяния, придавали им бодрость. Они часто рассказывали сказки и истории о Гримельде и ее топорике, но никогда не произносили вслух имя Одберта. Среди тех их бесед была и победа Аурианы над Гундобадом. Об Ателинде не упоминали, щадя незаживающую рану Аурианы. Почти каждый вечер Коньярик предлагал их вниманию новый план побега, и это еще больше заставляло Ауриану грустить, потому что все они были нереальны. Коньярик не учитывал того, как они были далеки от Германии, и что не только школа, но и вся чужая страна была их тюрьмой. Однако она вежливо слушала, полагая, что разработка этих планов спасает мозг Коньярика от отупения. О Марке Аррии Юлиане она не рассказывала никому, хотя у нее было такое чувство, будто он повсюду сопровождает ее, наблюдая за ней с любовью и тревогой. Память о той ночи иногда приобретала необычайно четкие очертания, а иногда была расплывчатой, словно тень в сумерках.
Почему он до сих пор не посылал ей никакого знака? Она не верила в его забывчивость — он слишком многим уже рисковал для нее. Она чувствовала, что не могла ошибиться в истинности его любви. Его имя временами долетало до нее, когда удавалось подслушать отрывки из разговоров наставников или лекарей, обсуждавших последние дворцовые сплетни, и тогда она узнавала, что он еще жив. От внимания Аурианы не ускользнуло то почтение, с которым упоминалось его имя. Она быстро сообразила, что из всей правящей элиты один только Марк Юлиан снискал настоящее уважение и любовь народа.
Однажды, когда она находилась в арсенале, юноша-подмастерье, зашнуровывавший ей наколенники, посмотрел в ее глаза и украдкой оглянулся.
— Ты Ауриана? — спросил он, стараясь не привлекать внимания.
— Да, — ответила она, почувствовав, как все ее тело внезапно напряглось.
Осторожность требовала во всем подозревать подвох, который легко мог привести к непоправимой беде.
— Мне поручил передать тебе послание на словах тот, который дал тебе этот амулет с землей.
Ауриане показалось, что у нее земля поплыла под ногами. Все ее чувства невероятно обострились.
— Необходимо соблюдать осторожность, — продолжал юноша, — и поэтому неизбежны отсрочки и промедления. Для твоей безопасности не совершай никаких поступков, которые могли бы привлечь к тебе внимание тех, кто находится на вершине власти. Потерпи, скоро он придет за тобой.
Юноша поднял голову, беззаботно улыбаясь, словно он просто перекинулся парой игривых слов с симпатичной женщиной, которой помогал одевать доспехи. Ослепительно блестевшие зубы резко контрастировали с темно-коричневой кожей юноши. Он был родом из Сирии.