Как будто разгневанные за что-то демоны послали на землю страшную кару.
Но на седьмой день божественные демоны смиловались, и всё прекратилось. Просто взяло и прекратилось, так же внезапно, как и началось. Ещё ночью мир словно бы готовился принять в жертву всё живое, а к полудню сквозь спешно убегающие тучи стало игриво выглядывать солнце. Воды сходили в океан, реки и озёра, расширяя их берега. Как ни в чём не бывало, защебетали птицы, на полумёртвые леса и зыбкие болота, бывшие когда-то лугами, вышли голодные дикие звери.
Под последние раскаты грома и предсмертный стон уходящего ветра, вопреки прогнозам лекаря и ожиданиям дворовых, и пришёл в себя истощённый и посеревший граф Волхонский.
– Ну и вот, уже то ли четвёртый, то ли пятый день, как всё стихло. Так, иногда накрапывает дождина, чтоб не расслаблялись, – рассказывал Гайдаров, пожимая плечами. – Я сегодня первый раз за ворота нос высунул. Грязищи везде! Кареты не проедут, только верхом. И то моя Цикада местами еле копытца волокла. Так что, вставай, лентяй, будешь моей кобылке ножки чистить. Из-за тебя, непутёвого, пострадала. И побрейся уже, наконец! Позорище! Где твой цирюльник?
– Сколько же времени прошло, с тех пор как… я упал? – заторможено проговорил граф. Степан задумался.
– Ну… дней десять получается или около того, – ответил он, почёсывая бакенбарды, и тут же встрепенулся. – Завалялся ты, однако, мохнатый! Сейчас вон солнышко светит, по утрам, правда, холодновато, а ночами так вообще морозит. Но ничего – скоро отогреемся, всё кругом высохнет, и вперёд, земли восстанавливать! Работы непочатый край – дороги все побиты, у крестьян половина домов без крыш осталась, а урожаи так вообще потеряны, всё уж сгнило. – Беспечность в его голосе постепенно угасала, а с последним словом и вовсе ушла во мрак. – Разоримся мы, Романыч… Того гляди, и жрать скоро будет нечего. Нам теперь остаётся только уповать на милость божественных демонов.
– Если они вообще существуют… Эти твои божественные, – апатично прохрипел граф.
Но барон не слышал и всё заливал:
– Если император Владимир нам не поможет… Да чего я говорю? Разумеется, поможет! Где ж оно видано, чтоб великие основатели империи бросили свой народ в беде! Ой, ну тебя, Романыч! Сам неисправимый пессимист, ещё и меня в тоску вгоняешь!
Он натянул перчатки, облачился в плащ, надел на голову цилиндр и взглянул на Руслана уже с любопытством.
– Всё никак не спрошу. А чего это за побрякушка у тебя на груди висит?
Руслан продолжал смотреть в пустое пространство, а когда опомнился, нащупал на шее цепочку, опустил руку ниже и обхватил неизвестный предмет.
Это было большое, размером с половину ладони, каменное распятье. На нём, словно живая, высечена обнажённая женщина с пустыми белками несчастных глаз. Тугими кольцами от ступней до плеч её обвивала огромная змея с распахнутой пастью.
Руслан так долго смотрел на свою находку, которую в упор не замечал несколько дней, что Степану стало не по себе. Помявшись, он настороженно позвал:
– Романыч?
Граф разжал пальцы и обеими руками прикрылся одеялом.
– Да так… Ничего, – выдавил он из себя, опустился на подушку и закутался с головой, совсем как ребёнок, прячущийся от монстров в тёмной комнате.
Гайдаров оторопело смотрел на фигуру друга. Заметил муху, усевшуюся на остывший завтрак, опять почесал бакенбарды, со вздохом скинул с головы цилиндр и широким шагом приблизился к кровати.
– Так, ну всё, хватит! Романыч! Ты мне это прекращай! – Он сдёрнул с графа одеяло. – Ты скоро не только волоснёй, но и мхом обрастёшь. Я пошёл за Танечкой… ну в смысле… за служанкой твоей, пусть уберёт тут за тобой, непутёвым. А ты пока вставай и приводи себя в порядок. Скоро обед!
Он кинул одеяло на кресло и, выйдя из спальни, стал громко созывать прислугу.
По комнате гулял сквозняк. В открытые окна врывались голоса крестьян, стук молотков, скрип колёс гужевых повозок, ржание лошадей и пение птиц. Жизнь продолжала свой обыденный ритм.
Полураздетый, обросший щетиной, Руслан сел на кровати и сжал в кулаке каменный крест. Мысли извивались в голове туго запутанным червивым клубком, и как ни призывай такую уже привычную спасительную апатию, она не наступала. Ещё и в дверь постучали. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы голос прозвучал достаточно громко.
– Что?
Дверь скрипнула, и в комнату вошли. Граф ждал, пока служанка заберёт недоеденный завтрак. Он так и не мог заставить себя есть. Не было аппетита.
Шаги стихли за спиной, но звона посуды не поступило.