Письмо Тэпа Прайора акционерам
6 января 1964 года
Тэп уже с головой ушел в проектирование и организацию научно-исследовательского института, ради которого и создавался Парк. Институт должен был вести изучение дельфинов и осуществлять в открытом море дерзкие программы, подсказанные работами Ива Кусто, пионера подводных исследований. Мы надеялись построить в море подводную лабораторию, обзавестись небольшой погружаемой камерой, чтобы изучать поведение рыб, а также большими бассейнами-океанариумами, которых так не хватает обычным лабораториям, изучающим жизнь моря, и другим оборудованием. А потому Тэп и Кен Норрис пытались заинтересовать тех лиц и те учреждения, которые могли бы располагать подобным оборудованием или нуждаться в нем, – естественно, что в этом списке военно-морское ведомство США занимало одно из первых мест. Такая связь с волнующей областью изучения и использования ресурсов Мирового океана послужила одним из факторов, привлекших в начале шестидесятых годов внимание потенциальных акционеров к проекту создания парка «Жизнь моря».
В дальнейшем нам много раз приходилось устраивать специальные демонстрации для всевозможных представителей влиятельных научных и деловых кругов, а также для правительства, рекламируя наш «товар», то есть новаторские способы изучения океана, и наши возможности, представлявшие собой уникальное и плодотворное сочетание коммерческой и чисто научной организаций.
Первой из таких демонстраций и был назначенный на 24 января предварительный просмотр.
Инициатором его был находившийся тогда на Гавайях адмирал Джон Хейуорд, всячески поддерживавший проекты Тэпа. Уэйклин (он и его жена Пегги стали впоследствии моими близкими друзьями) согласился проездом в Гонолулу заглянуть на часок в парк «Жизнь моря» вместе с сопровождавшими его лицами.
Я стояла на галерее Театра Океанической Науки, сжимая в руке микрофон, и чувствовала, что ноги меня не держат, а толпа важных персон в темных костюмах и белых сверкающих золотым шитьем мундирах уже двигалась к Театру Океанической Науки от аквариума Гавайский Риф, где они мало что увидели, так как экспозиция была еще далеко не готова. А что покажу им я? Вдруг совсем ничего?
Воду в бассейн Театра мы пустили всего три дня назад и тут же перевели туда Макуа, Хоку и Кико, чтобы подготовить их к этому публичному выступлению. В водопроводные трубы откуда-то попадал воздух – мы еще не обнаружили, откуда, – и в результате вода была насыщена крохотными пузырьками, так что не только не возникало впечатления «хрустального голубого зала», о котором я мечтала, но даже задняя стена бассейна была почти не видна. Мы кое-как приладили к стеклянным стенам шесть прутьев для шестикратного прыжка, но цепь обручей еще не была готова.
Тэп хотел, чтобы я выступила с Хоку и Кико, а не с Макуа. Члены федеральной межведомственной океанографической комиссии, несомненно, уже не раз видели, как дрессированный дельфин звонит в колокол и играет с мячом, а показывать, как Макуа работает в наглазниках, явно было еще преждевременно. С другой стороны, Хоку и Кико, такие грациозные, демонстрирующие столь оригинальные поведенческие цепи, конечно, будут интересной новинкой. И мы остановили наш выбор на Хоку и Кико.
Ну, а вы, дорогой читатель, вы-то уже хорошо знаете Хоку и Кико. Итак, они очутились в новом помещении с невиданными стеклянными стенами, с новым дрессировочным бассейном и непривычной дверцей. А дрессировщик стоит в другом месте – на деревянных мостках, угрожающе нависших над водой. И если даже сигналы зазвучали по-новому из-за другой акустики, велики ли были шансы на то, что за три дня Хоку и Кико сумеют немного освоиться со всем этим и хотя бы что-то выполнят правильно, не говоря уж о всех номерах? Очень и очень невелики.
Я придумала небольшую речь о природе дельфинов и о перспективах их изучения и, пока Тэп и адмирал Хейуорд рассаживали гостей на трибуне, собиралась с духом, чтобы ее произнести. По-моему, прежде мне не доводилось говорить в микрофон и выступать перед большой аудиторией, если не считать участия в студенческих спектаклях, но и тогда, хотя чужой текст был твердо вызубрен и отрепетирован, а кругом были свои же товарищи, меня все-таки томил невыразимый ужас. Теперь же ужас оказался вдесятеро сильнее, а Хоку и Кико только подливали масла в огонь, плавая взад и вперед, разглядывая сквозь стекло зрителей и, вопреки всем усилиям Криса, не выполняя ровным счетом ничего.
Со временем я научилась маскировать такие срывы, но в тот жуткий день я не нашла сказать ничего лучшего, кроме:
– Ну, как видно, они и этого, хе-хе, делать не будут…
В конце концов Хоку и Кико все-таки перестали подозрительно пялиться сквозь стекло – на время, достаточное для того, чтобы перепрыгнуть через шесть барьеров, описывая изящные дуги то в воздухе, то в воде, так красиво, что о большем и мечтать не приходилось. Я отчаянно замахала Крису, чтобы он остановился, – лучше закончить демонстрацию на том, что хоть как-то удалось. Я поблагодарила вежливо хлопавших зрителей и пригласила их приехать через месяц посмотреть, на что все-таки способны Хоку и Кико (у меня не хватило духа потребовать, чтобы они продолжали хлопать – и, пожалуйста, погромче! – чтобы Хоку и Кико выполнили высокий прыжок в ответ на аплодисменты). Затем я вырвала вилку микрофона, кубарем скатилась по лестнице в крохотную гостиную дрессировщиков под сценой и из бросившей курить вновь превратилась в курящую.
Зато премьера прошла совсем не так плохо. К тому времени наши дельфины уже вновь работали четко и уверенно. Мы устроили два предварительных просмотра: один – для представителей прессы с семьями и представителей туристических агентств, от которых во многом зависела наша дальнейшая судьба, а второй – для наших строительных рабочих, их семей и жителей близлежащего городка Ваиманало. На этих просмотрах лекцию в Театре Океанической Науки читал сам Тэп. Набив руку в переговорах с возможными акционерами и им подобными, он находчиво импровизировал, если дельфины не сразу выполняли команды.
Во время предварительных просмотров в Бухте Китобойца мы просто показывали отработанные поведенческие элементы. Однако к премьере я подготовила текст сценария. В Театре Океанической Науки можно было ориентироваться по ходу действия, но представление в Бухте Китобойца требовало большей композиционной стройности. Мы несколько раз прослушали текст и одобрили его. Вечером накануне премьеры Дотти и Крис решили, что Бухте Китобойца не хватает одного – музыки. Можно было подключиться к радиосети парка, по которой для публики передавалась негромкая музыка, но они считали, что Бухте Китобойца нужна собственная музыка. Когда я пришла туда утром в день премьеры, они уже подобрали чудесное музыкальное сопровождение для моего текста из гавайских пластинок Криса, который их коллекционировал. Мы отнесли его портативный проигрыватель на «Эссекс», включили в сеть и заняли свои места возле него.
Во время этого первого настоящего представления для настоящих зрителей Дотти работала с дельфинами, Крис как сумасшедший менял пластинки, а я декламировала текст в микрофон, умолкая после каждой второй фразы и поднося микрофон к проигрывателю для создания музыкального эффекта, потом опять начинала говорить в микрофон, путалась и даже один раз повернула микрофон к Дотти, усладив зрителей оглушительным свистом.
Неважно. Успех все равно был огромный. Музыка зазвучала громче. Лани грациозно прыгнула с поручней в прозрачную с голубым отливом воду Бухты Китобойца. Дельфины принялись кружить вокруг нее, а когда она выбралась на островок, дружно сделали обратное сальто – кувырок через хвост, а я перефразировала прекрасные строчки, которые Герман Мелвилл посвятил дельфинам: «Это молодцы, несущие ветер; они плавают веселыми стаями, взлетая к небесам, точно шапки над толпой в день Четвертого Июля…»