Некоторое время спустя Грегори как-то спросил меня за столиком в «Камбузе»:
– А вы слышали про людей, которые учат шимпанзе говорить?
– Нет, – ответила я скучным голосом. Слишком уж много было абсолютно бесплодных попыток добиться, чтобы шимпанзе произносили слова человеческой речи, на что они физически не способны.
– Они учат их амслену, – продолжал Грегори. – Это американский язык жестов, которым пользуются многие глухонемые.
Я сразу загорелась. Вот из чего мог выйти толк! Ведь и шимпанзе и человек жестикулируют с одинаковой легкостью, они видят жесты друг друга и способны их понимать. Необходимость в громоздкой аппаратуре отпадает и можно создать практичную систему двустороннего действия.
Этот эксперимент оказался чрезвычайно успешным и получил широкую известность.[14] При первом же удобном случае я побывала в Невадском университете у Алана и Беатрисы Гарднеров, которые первыми разработали этот метод. Я показала им фильмы о моих дельфинах, а они за это целый вечер показывали мне свои фильмы и рассказывали. Кроме того, я навестила Уошо, их первого шимпанзе, с которым теперь работает в Оклахомском университете Роджер Футс, один из сотрудников Гарднеров, а также других шимпанзе, учивших амслен как сумасшедшие. Эти чертовы шимпанзе действительно могут говорить! Они даже болтают. И придумывают собственные слова. И составляют предложения. Шутят и обзывают друг друга. В их словарь входит сто с лишним слов. Их возможностям словно бы нет предела. В настоящий момент ведутся другие разнообразные эксперименты, в которых используются пластмассовые символы, кнопочные панели компьютеров, а также другие словозаменители и которые со все большей ясностью устанавливают ошеломляющий факт, что животные – во всяком случае, человекообразные обезьяны – действительно могут пользоваться языком.
Я считаю, что вполне можно выработать искусственный, но взаимопонятный двусторонний код для общения с целым рядом животных, если подобрать для него средства, равно удобные как нам, так и самим животным. Я убеждена, что очень сложная система общения между хорошо обученными лошадьми (например, лошадьми ковбоев) и их наездниками включает и чисто индивидуальный взаимовыработанный язык, который опирается на осязание. Мне кажется, было бы интересно повторить с дельфинами (внеся необходимые изменения) ставшие уже классическими эксперименты, которые были разработаны для шимпанзе, – просто чтобы доказать, что это возможно. Несомненно, дельфин мог бы пользоваться кнопочной компьютерной панелью.[15] Однако для демонстрации того, что «язык» можно развить у животного, совершенно не похожего на человека, больше всего подошел бы слон.
В 1966 году я отправилась в турне с лекциями о дельфинах и, в частности, посетила Бостон. Там наш друг Билл Паркер, ведущий научные изыскания для военно-морского ведомства, предложил познакомить меня с Берресом Фредериком Скиннером, создателем оперантного научения и экспериментального исследования поведения.
Из моего дневника, 22 апреля 1966 года
Завтракала с Биллом Паркером и его приятельницей, а потом мы отправились к Скиннеру, который оказался совершенно не таким, как я себе представляла. Говорили, что он очень холоден и сдержан, а я увидела обаятельнейшего веселого гнома, удивительно приветливого и живо всем интересующегося. Мы осмотрели его лаборатории по изучению поведения животных, а я показала ему и еще десятку человек свои фильмы о дельфинах, и они им всем очень понравились. Потом мы обедали и пили эль. Скиннер настоял, что платить за обед будет он. Назад мы шли через Гарвардский академический городок, которым Скиннер очень гордится. Он показал мне коллекцию редких книг в библиотеке Уайднера. Я снимала его кинокамерой, а он подарил мне две свои книги и несколько оттисков, и я поговорила с Дебби, его красавицей дочкой – летом она, возможно, будет работать у нас дрессировщицей. Скиннер собирается приехать в Гонолулу прочесть лекцию – тем больше оснований, чтобы Дебби тоже поехала туда.
Лаборатории производят жутковатое впечатление. Два помещения с электронным оборудованием, где стоит несмолкающий тихий гул, и помещение с небольшими ящиками: внутри каждого ящика сидит полностью скрытый от глаз голубь или крыса, а научение производится с помощью невообразимо сложного электронного оборудования. Дальше идут помещения, где голуби и крысы сидят в клетках, порученные заботам двух умных и добрых людей – пожилой женщины и молодого человека, которые напомнили мне старшую сестру и усердного санитара в какой-нибудь больнице.
Аспирант составляет план своей работы, создает свою паутину электронных связей и раз в день является, чтобы забрать километры выданной компьютером информации. Старшая сестра и санитар выбирают подопытных животных, сажают их в ящики, вынимают их оттуда, следят за их весом и нормальным питанием и, как я подозреваю, знают об оперантном научении гораздо больше аспирантов. Те ведь даже не видят своих животных. Что за удовольствие вести такие исследования? Словно работаешь с болтами и гайками.
На фоне всей этой обезличенной механизации мне было особенно приятно заметить, что двое служителей, ухаживающих за животными, по-настоящему их любят. Они показали мне крыс, которые, по их мнению, с трогательным мужеством переносили электрошоки (бррр!), и брали они животных в руки с нежной бережливостью. Старшая сестра вынула из клетки своего любимого голубя, чтобы я могла им вдосталь налюбоваться. На мой взгляд, он ничем не отличался от всех прочих голубей, однако он усваивал предлагаемые задачи с такой поразительной быстротой, что, по ее мнению, был совершенно особенным голубем – с чем я, разумеется, спорить не собираюсь.
Пожалуй, лучшим, что мне принесло это турне, было знакомство с Дебби Скиннер, которая действительно приехала к нам и занялась дрессировкой с огромным рвением и большой фантазией. Первые месяцы своей жизни Дебби, как и некоторые другие младенцы, провела в знаменитом скиннеровском «детском ящике», который вопреки мнению всего света вовсе не бесчеловечная темница. У некоторых народов младенцы все часы бодрствования и почти все часы сна проводят на коленях или на спине матери. А вот у нас младенцы просто страшное количество времени лежат в колыбелях, скучая, мучаясь то от жары, то от холода, нередко мокрые и, как правило, стесненные неудобными пеленками, одеяльцами и прочим. Скиннер же просто сконструировал колыбель-люкс, в которой младенец лежит голенький в приятном тепле на специальной подстилке, всасывающей мочу, среди интересных вещей, которые можно рассматривать и трогать. В результате часы, которые младенец вынужден проводить в колыбели, перестают быть тягостными и становятся даже приятными. По моему мнению, тут совершенно не к чему придраться, и в Дебби тоже не к чему было придраться – она просто чудо, и нам замечательно работалось вместе.
Из моего дневника, среда, 30 августа 1966 года
Читала лекцию в ТОНе (Театре Океанической Науки). Представление вела Дебби Скиннер. Птенцы в ТОНе только-только начали летать. Сегодня во время лекции один из них слетел со своего насеста, я подставила ему руку и продолжала говорить, а птенец хлопал крыльями, стараясь удержать равновесие, – это была полная неожиданность и для птенца и для публики, а я даже не запнулась. Дебби смеялась до упаду, а после представления мы с ней развлекались, перекидываясь птенцами и подставляя им руки. Птенцам это как будто нравилось.
Вторник, 14 сентября 1966 года
Приехал Фред Скиннер. Вчера было очень весело. Он развлекался, дрессируя Кеики, и получил большое удовольствие от «игры в дрессировку», котирую мы для него затеяли. Ну, почему Скиннер отвергает все разумное, что есть в этологии, а Грегори и другие этологи – все разумное в оперантном научении? Я чувствую себя английской трактирщицей, которая пытается разнять драку: «Ах, джентльмены, джентльмены! Ну, пожалуйста!». Я прощупала Скиннера насчет разных экспериментов, и некоторые его заинтересовали. Дебора рассказала мне смешную историю, якобы апокрифическую, но абсолютно в духе ее батюшки. Двое его студентов решили выработать у своего соседа по комнате поведенческий элемент, поощряя его улыбками и одобрениями. Они преуспели настолько, что он по их желанию взбирался на стул и отплясывал на нем. Упоенные удачей, они пригласили Скиннера выпить у них вечером кофе и продемонстрировали ему, как их злополучный товарищ в простоте душевной взбирается на стул и переминается на сиденье. «Очень интересно! – заметил Скиннер. – Но что это дает нам нового в отношении голубей?»
14
Более подробно с этими работами можно ознакомиться в книге: Линден Ю. Обезьяны, человек и язык. – М.: Мир, 1981.