Третье разбирательство — в этот день был праздник Прогресса, и камеру Керла завалили цветами, сладостями и упаковками с пивом — было посвящено обстоятельствам, связанным с пребыванием Керла на Соммете. Верховный судья Ламурк пытался обвинить Керла сразу в пяти преступлениях — использовании фальшивых документов, незаконном провозе оружия, убийстве по крайней мере трех человек во время беспорядков у Дворца Трех Добродетелей, сопротивлении при аресте и вынашивании замыслов взорвать Сердце Сомметы.
Керл признал себя виновным в двух первых преступлениях, за что получил еще восемь лет — это мало огорчило его. Обвинение в «убийстве по крайней мере трех человек» Керл отверг напрочь, и этот пункт был тут же снят за недоказанностью. Далее гладиатор с огромным удовольствием, порядком сконфузив судей, поведал о том, как разогнал десятерых агентов Службы Порядка, явившихся в его номер с ордером на арест, и как префект Таама Саймолс вынужден был лично просить своенравного гостя дать показания относительно того, что он делал около Дворца. Суд решил считать это досадным недоразумением.
Последнее, пятое, обвинение поставило Керла в тупик. Поднявшись со своего места, он громогласно потребовал от судей объяснить, что они подразумевают под понятием «Сердце Сомметы». Выяснилось, что это распределитель энергии планеты, расположенный в глубокой шахте под Таамом. Керл заявил, что слышит об этом сооружении впервые, Лайт активно поддержал его, заверив, что был рядом с подсудимым в то время и не слышал от него никаких угроз в адрес Сердца Сомметы. Судьи посовещались и добавили Керлу еще пять лет. На всякий случай.
— Все идет просто великолепно! — кричал Лайт тем же вечером, хлопая Керла по плечу. — Я только что говорил с очень… — Катанрянин многозначительно поднял вверх указательный палец. — Очень важным лицом. Они обещают, что ты попадешь под амнистию и твой срок будет сокращен вдвое.
— Очень мило с их стороны, — заметил Керл.
— Быть может, ты даже будешь амнистирован за все эти преступления полностью, если будешь вести себя благоразумно на завтрашнем заседании.
Керл посмотрел в бегающие глаза адвоката:
— Поясни.
— Ну что тебе стоит признать, что ты заблуждался все эти годы, отвергая идеи Пацифиса, что был не прав, осмеивая законы и обычаи Лиги…
— Значит, стоит мне признаться, и…
— И ты получишь лет десять. А учитывая, что ты вызываешь у сомметанцев всеобщую симпатию, я думаю, ты отсидишь от силы лет пять. Если же ты будешь упорствовать, тебя ждет электрический стул.
— Вот как? За две с половиной сотни убийств, какими признал суд мои гладиаторские поединки, я не получу ни года, а за то, что останусь верен своим убеждениям, мне обещают электрический стул! Объясни мне логику, которой вы руководствуетесь. Ведь паци на каждом шагу кричат о ценности человеческой жизни и свободе мысли.
— Мысли, дорогой мой! Никто не мешает тебе мыслить, но не говори о том, что думаешь, вслух, особенно если это не согласуется с тем, что думает большинство. А насчет ценности человеческой жизни — Керл, не строй из себя наивного простачка, считающего, что кто-то всерьез верит в эту басню. Может быть, девочки из приличных семей. И то до тех пор, пока они девочки. — Лайт отрывисто захохотал. — Жизнь — ничто, идея — все! Суд простил бы тебе и тысячу мертвецов, тем более что все они были иррационалистами, признай ты, что ошибался, отстаивая свои бредовые идеи. Так что подумай, Керл!
Гладиатор потер рукой подбородок, на котором еще не успели зажить раны, полученные в схватке с Костоломом.
— А если я сделаю все, как вы хотите?
— Отсидишь несколько лет — и свободен.
— И смогу отправиться, куда захочу?
— Да хоть на Супану!
— Я подумаю, — медленно выговорил Керл.
На следующий день было четвертое и последнее заседание. Толпа походила на огромного разноцветного спрута, заполнившего своей слизистой массой весь центр города. Непрерывно жужжали гравитолеты, доставляя в здание суда высоких гостей, пожелавших быть свидетелями того, как будет каяться Керл Вельхоум. Когда последний гладиатор появился в зале заседаний, собравшиеся дружно зааплодировали, а толпа на улице издала рев, от которого задрожали стены.