– Так ракета упала где-то в Лапландии, в какое-то из их озёр, ничего не разрушила, не повредила. Наверное, поэтому не стали ничего требовать. Но само падение зафиксировали. Отклонение от цели более 300 километров! При этом наши локаторы никаких посторонних объектов в окрестностях квадрата пуска не зафиксировали.
– Знаете! Это уже ни в какие ворота! – возмутился Горбачёв. – Может быть, это и браться по разуму, но так нагло шантажировать СССР! Я понимаю, что мы от них отстали в технологиях, но это не даёт им права вмешиваться...
– Остановись, Миша! – в голосе Черненко вдруг откуда-то проявилась твёрдость. – Кроме того, что они показали силу, они вполне справедливо указали, что при том количестве ядерного оружия, что произведено нами и американцами, шанс случайного начала ядерной войны увеличивается.
– В своё время покойный Леонид Ильич сам подошёл к этой мысли, – присоединился Чебриков. – Мы же политику разрядки не просто так начали. Но эта сволочь голливудская всё нам испортила. И после его выпадов гонка пошла ещё быстрее.
– Миша, пообещай... дай слово коммуниста, что ты сделаешь всё, для того чтобы уменьшить ядерное противос... – силы окончательно оставили Черненко.
– Врача! – закричал Лигачёв, до этого молча стоявший у двери в палату. – Константин Устинович без сознания.
По коридору с поста уже бежала дежурная сестра, в конце коридора хлопнула дверь ординаторской, выпуская бригаду реаниматологов.
– Товарищи, покиньте, пожалуйста, помещение, – Шушалин строго посмотрел на слегка растерявшихся представителей власти. – Сейчас лечащая бригада будет проводить комплекс реанимационных мероприятий. Вы будете нам мешать.
Внезапно глаза Черненко открылись, рука, дрожа, поднялась в направлении Горбачёва, а изо рта раздался сипящий сдавленный шёпот:
– Миша! Ты должен! Ты должен возглавить партию... Ты... – он хотел сказать ещё что-то, но силы окончательно покинули его и Константин Устинович провалился в обморочный мрак.
10 марта Михаил Сергеевич вернулся домой немного позже обычного. Он предвкушал чашечку крепкого чая, как вдруг звонок телефона вернул его к печальной действительности. Звонил Щасова с известием о смерти Черненко. Горбачёв сразу связался с Громыко, Тихоновым, Боголюбовым и назначил заседание Политбюро на 11 часов вечера.
– Черненко всё? – спросила Раиса Максимовна.
– Щасов позвонил, сказал, что «в 19.15 в связи с лёгочной недостаточностью...».
– Поезжай пораньше, сразу будешь в роли хозяина.
– Да, Рая, я так и сделаю. Только я бы поел, голоден как волк...
По предварительной договоренности с Громыко, они встретились минут на двадцать раньше назначенного времени.
– Андрей Андреевич, надо объединять усилия: момент очень ответственный.
– Да, Михаил, договорённости в силе.
– Я исхожу из того, что мы с вами сейчас должны взаимодействовать.[2]
– Щербицкий сейчас в Канаде, Романов в Паланге, мы в большинстве.
– Вот и не будем товарищей беспокоить, сообщим по факту. – Усмехнулся Горбачёв, так удачно для него складывающимся обстоятельствам.
К одиннадцати начали подъезжать другие члены Политбюро и Секретариата ЦК.
Пользуясь прямым указанием Черненко, Горбачёв взял на себя роль председателя и сообщил о случившемся. Встали, помолчали. Заслушали, приглашенного на заседание, Щасова. Он кратко доложил историю болезни и обстоятельства смерти.
– Товарищи, нам надо готовить документы, собирать Пленум ЦК КПСС. – сказал Горбачёв.
Никто не возражал. Лигачеву, Боголюбову, Соколову дали поручение обеспечить своевременное прибытие членов ЦК в Москву, с привлечением МПС и воздушного флота.
Создали похоронную комиссию, включив в нее всех членов Политбюро. Когда встал вопрос о председателе комиссии, вышла небольшая заминка. Председателем комиссии по организации похорон умершего генсека, как правило, назначался будущий генсек.
– А почему медлим с председателем? – вдруг говорит Гришин.
– Виктор Васильевич, давайте не будет торопиться, – ответил Горбачёв. – Дело серьёзное. Всем надо будет всё хорошо обдумать. Взвесить. Я предлагаю назначить Пленум ЦК на 17 часов завтрашнего дня, а Политбюро — на 14. Будет время – ночь и полдня. Определимся на Политбюро и пойдем с этим на Пленум.
С Медведевым, Яковлевым и Болдиным Горбачёв договорился о концепции его выступления на Пленуме. Решили, что лучше сразу заявить обществу и всему миру свою позицию.
Чебриков настоял, чтобы идея замораживания ядерных вооружений прозвучала громко и однозначно. «Ребята из космоса, наверняка, нас будут слушать, – сказал он. – Пусть успокоятся. Пусть считают, что всё у нас идёт как они хотят».