– Улицу Гударехи знаете? – наклонился к колоритному грузину Владимир.
– Канэчно знаю! Садысь, три рубля, и ты на Гударэхи.
– Дорого, я лучше такси возьму.
– Ты, савсэм бедный, да? – в голосе водителя послышались нотки сочувствия. – Три рубля дорого? Тебе кто нужен на Гударэхи? Я там всех знаю. Брат родной там живёт. Да!
– Лётчик мне нужен один. Фамилия – Кабачников. Знаете такого?
– Юрку? Канэчно знаю! Я и его знаю, и мама его знаю. Мама это по-нашему отэц, смэшно, правда. Садис, даром отвезу! Мне всё равно в ту сторону ехат. А меня можешь звать Вахтанг, как Кикабидзе. Знаешь Кикабидзе? Великий актёр, да!
Через минуту жигуль, разбрызгивая бурую городскую слякоть, уже отъезжал от обочины шоссе. Ещё через пять, под неумолкаемую болтовню Вахтанга, машина остановилась у трёхэтажного дома под высокими пирамидальными тополями.
И хоть ехать оказалось совсем недалеко, Володя понял, что пешком он ни за что не нашёл бы нужный адрес.
Подъезд, в котором располагалась квартира лётчика, встретил гостеприимным теплом и смесью ароматов чеснока и специй. Дом был старый, ещё сталинской эпохи, поэтому деревянные ступени скрипели, словно приглашая в гости.
Волшебная фраза: «Здравствуйте, я из газеты» открывает любые двери. Так и в этот раз. Стоило ему произнести эти волшебные слова, как двери распахнулись, и на пороге возник высокий мужчина со щёточкой чёрных усов над верхней губой и крепким квадратным подбородком.
Полоса везения продолжалась. Кабачников оказался дома. Он очень обрадовался приезду журналиста. Быстро накрыл на стол, поставил бутылку самодельной чачи, свежего хлеба – шоти и домашних разносолов, что наготовила на зиму супруга лётчика. Супруга задерживалась на работе, и хозяину пришлось самому проявлять традиционное грузинское гостеприимство.
– Меня что возмущает-то больше всего, – сокрушённо говорил Юрий. – Ведь не направь нас тогда диспетчер прямо к этой зелёной хреновине, были бы мы все целы и здоровы. А мне теперь даже инвалидность оформить не хотят. Где справедливость?
– Извините, Юрий Исаакович, – насторожился журналист. – О какой зелёной хреновине идёт речь? В вашем письме я что-то ничего такого не припоминаю. Вы же писали про то, что вас не правильно освидетельствовала комиссия по инвалидности?
– Так правильно. Я же подписку о неразглашении давал. Сразу, как полёт закончили, особист нас всех допросил, всё объяснил и про персональную ответственность, и про секретность, хорошо так припугнул. Сейчас, когда Витя Гоциридзе помирает от рака, я думаю, можно и рассказать. Но писать надо будет иносказательно, а то ни мне, ни вам, ни редактору вашему может не поздоровиться.
– Да! Расскажите, пожалуйста, что же там у вас всё-таки произошло. Это очень важно. А по назначению группы инвалидности, мы решим. Я думаю, что с помощью нашей редакции можно будет пройти ВТЭК в центральном аппарате министерства гражданской авиации.
– Дорогой вы мой человек! – Обрадованный лётчик даже привстал. – Вот это было бы самым правильным, а то здесь в Грузии они только для своих в лепёшку расшибутся, а остальным шиш с маслом. А рассказать-то, всегда – пожалуйста.
Он наполнил металлические стопки покрытые замысловатым чеканным орнаментом, разложил по тарелкам лобио с курятиной и приступил к рассказу.
***
– Я лично слышал слова минского диспетчера, – громко хлопнул себя по колену Кабачников. – Не сойти мне с этого места. Минский РП[62] чётко приказал следовать по направлению к этому непонятному объекту. Мы догадались, что он уже с погранцами переговорил, и что это их требование. У Гоциридзе выбора не было.
– А если бы он не послушался и двигался бы дальше в пределах, как вы говорите, расчётного курса? – спросил Вострухин.
– Так-то, наверное, может быть, и не было бы ничего, всё-таки требование диспетчера об изменении курса было не по правилам, даже нарушало безопасность. У нас же полный салон паксов, Ну это мы так пассажиров называем. – Кабачников, криво усмехнулся. – Но, поймите, для пилота диспетчер – царь и бог. Привычка следовать их указаниям в нас вбивается с училища.
Юрий вдруг замолчал и задумчиво почесал затылок.
– К тому же нам и самим интересно было посмотреть, что же это за странное облако в небе. Знали бы... да, что теперь. – Он с досадой махнул рукой. – Командира нашего жалко. Хороший мужик. Теперь в онкологии лежит, на обезболивающих... По всему видно, скоро отойдёт.
Он тяжело вздохнул и разлил по стопкам остатки чачи.