Замечали его лишь для того, чтобы сказать:
- Вон один из тех, у кого немножко не хватает. Вряд ли он долго протянет. Такие долго не живут.
К тому времени, как Монике Монтамбо исполнилось тринадцать, Жоржетта уже произвела на свет трех девочек, которых назвали Элен, Франсуаза и Тереза. Моника уже тогда сделала свой жизненный выбор. Она твердо решила стать монахиней.
- Но, Моника, - возражала Антуанетта, единнственный человек, которому Моника поверяла свои тайны, - это же очень скучно. Ты будешь заперта в монастыре и носить тебе придется только черную рясу. Она, должно быть, весит целую тонну. Представляешь, как жарко тебе в ней будет летом? А снять нельзя. А если тебя и выпустят за монастырские стены, то только в сопровождении другой монахини, так что тебе даже не удастся заскочить в лавку, чтобы купить мороженое. Да и кому нужно оставаться на всю жизнь старой девой?
- Такова воля Господа, - благочестиво отвечала Моника.
- Что за ерунда? - смеялась Антуанетта.
- Я знаю, что говорю, - серьезно говорила Моника.
- Может, тебе явилось видение? - спрашивала Антуанетта, сдерживая смех. - Как Жанне д'Арк?
- Да, - шепотом отвечала Моника. - Именно так. Мне все это пришло во сне. Господь ниспослал мне этот сон и сказал, что я должна стать монахиней.
Она так часто рассказывала эту историю Антуанетте, что в конце концов сама поверила в нее и пряталась за своей выдумкой от мерзости окружающей жизни.
Монахини жили за стенами уютных ухоженных монастырей, куда не проникали мирские шумы и суета. По вечерам монахиня уединялась в часовне. Ей не приходилось выходить на заднее крыльцо и стряхивать пыль и грязь с мужчины, чтобы он мог войти в дом. Ей не нужно было менять младенцам перепачканные пеленки или кормить орущих уродцев грудью. Не могло быть в монастыре жутких животных звуков, которые почти каждую ночь доносились до ушей Моники из спальни Туссена и Жоржетты, никогда монахини не толстели и не ходили с выпирающими животами, из которых потом появлялись на свет красные сморщенные младенцы, душераздирающе вопящие и делающие под себя.
Мечты о спасении помогали Монике вытерпеть все отвратительные испытания, которые выпали на ее долю. Благодаря этим мечтам Моника научилась сносить звуки греха и совокупления, доносившиеся по ночам из спальни отца и Жоржетты, и эти же мечты спасали ее от страха, когда Жоржетта корчилась и извивалась во время родов, вопя, как безумная. Мечты согревали ее зимой и приносили покой и уединение душными летними ночами. Так продолжалось до тех пор, пока Монике не исполнилось четырнадцать.
В день четырнадцатилетия Моники Жоржетта велела ей надеть нарядное воскресное платье.
- Зачем? - удивилась Моника. Никто никогда не наряжался в будний день.
- Мы идем в город, - нетерпеливо ответила Жоржетта. - В ратушу.
- В ратушу? - эхом откликнулась Моника.
Как и все дети, она знала, зачем люди ходят в ратушу. Там выдавали разрешение для устройства на работу.
- Разумеется, - сказала Жоржетта. - Тебе ведь уже четырнадцать лет. Или ты надеялась, что всю жизнь будешь бездельничать и ходить в школу?
В тот же вечер после ужина к ним пришел Альфонс Картье, владелец кузницы, где трудился Туссен. Он оглядел Монику, словно она была куском мяса, выставленным на продажу в лавке Аристида Жоликера.
- Что-то она худовата, - произнес он.
- Зато сильная, - быстро вставила Жоржетта. - Она сильная, как ломовая лошадь.
Картье вздохнул и пожал плечами.
- Не знаю, - сказал он. - Она тощая и совсем не выглядит сильной.
- Да вы посмотрите! - возмутилась Жоржетта. - Ну-ка, Моника, подними что-нибудь потяжелее - пусть мистер Картье убедится, какая ты у нас сильная.
- Не нужно, не нужно, - отмахнулся Картье. - Я поговорю с Леру. Он помощник управляющего в прядильном цехе. Может, он найдет для нее работу.
- Спасибо большое, мистер Картье, - рассыпалась Жоржетта. - Не знаю, как вас и благодарить.
- Не стоит.
- Папа! - закричала Моника. - Папа!
Туссен посмотрел на нее и передернул плечами.
- Нам нужны деньги на жизнь, Моника, - сказал он. - А ты у нас самая старшая.
На следующий день Монику приняли на работу в Северо-восточную мануфактуру подмастерьем прядильщицы. Конец пришел ее мечтам и детству.
Глава пятая
Сегодняшнего дня ему не пережить, думал доктор Бенджамин Саутуорт, глядя на земалистое лицо Армана Бержерона.Теперь он уже не оправится. Вот ведь как бывает - еще вчера днем Арману стало немного лучше, а сегодня он уже должен умереть.
Доктор Саутуорт не спускал глаз с лица своего друга. Анжелика, которая сидела у него на коленях, уже немного успокоилась, но и она, словно завороженная, смотрела на человека, лежавшего в постели.
Господи, как жаль, что нельзя выпить.
Саутуорт горько усмехнулся.
Даже с таким трагическим примером перед глазами я все равно хочу выпить, подумал он. Я еще более безрассудный глупец, чем Арман.
Все детство, да и почти вся взрослая жизнь Бенджамина Саутуорта прошла в городке Эймити штата Нью-Гэмпшир. Каждого жителя городка он знал по имени и был посвящен, пожалуй, во все подробности их жизни. Одного он не мог понять - почему именно в Эймити решил поселиться со своей женой Арман Бержерон. С профессией хлебопека Арман мог поселиться в любом городе и получать в два раза больше денег, чем в Эймити, а его жене, которая говорила только по-французски, тоже можно было бы подыскать компанию из числа других канадских французов. И тем не менее Арман приехал именно в Эймити, где Бержероны жили уже больше двенадцати лет. Арман даже получил пост управляющего в пекарной фирме "Санни Дей Бейкинг Компани", название которой звучало куда солиднее и весомее, чем фирма того заслуживала. "Санни Дей" снабжала хлебом и кондитерскими изделиями Эймити и окрестные селения, хотя в размерах уступала раза в четыре нормальной городской пекарне.
Во всем городке Бержероны были единственной семьей французского происхождения, а Моника - единственной женщиной, которая разговаривала по-французски. Не было в Эймити и католической церкви, так что по воскресеньям Моника зажигала в доме свечи и читала вместе с Анжеликой молитвы приямо в комнате. Раз в месяц из близлежащего городка Франклина приезжал священник, который исповедывал их, а потом причащал. Арман категорически отказывался участвовать в эти обрядах, а Моника Бержерон не только не удосужилась выучить английский язык, но даже не захотела получить американское гражданство. Хватит с них и ее мужа, говорила она.