- Тебе лучше уйти, Джино, - сказала она, дрожа. - Если ты останешься, будет только хуже.
В конце концов, Джино согласился уйти.
- Я позвоню тебе, Лесли.
- Нет, нет, нет, - закричала Лесли. - Я сама тебе позвоню. Завтра утром, я обещаю.
Когда он ушел, в гостиной стояла полная тишина, кроме сводящего с ума щелканья грамофона. Последняя пластинка кончилась, и игла постоянно щелкала, а Анжелика, Лесли и Алана стояли неподвижно глядя друг на друга.
Но Лесли не выдержала. Она шагнула к Анжелике, сжав кулаки, и слезы текли по ее щекам.
- Я ненавижу тебя, - сказала она. И снова: - Я ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу тебя! - Каждый раз все более высоким голосом, и наконец она разрыдалась.
- А что ты думаешь, как я к тебе отношусь, сучка вонючая! - заорала Анжелика. - Лечь с такой грязью, как этот водитель грузовика!
Лесли вспыхнула и убежала наверх, а Алана продолжала, с отвращением глядеть на мать.
- Боже мой, какая ты отвратительная, Анжелика!
- Не смей так разговаривать со мной, - сказала Анжелика! - Ты должна разговаривать вежливо. Мало у меня проблем с одной задницей?
- Не волнуйся насчет Лесли, Анжелика, - сказала Алана, и теперь ее голос был спокоен. - Если она беременная, ты что-нибудь придумаешь.
- О чем, черт побери, ты говоришь? - спросила Анжелика, подходя к грамофону и снова поставив пластинку.
Очаровательные звуки рождественского гимна заполнили комнату.
- Если бы Лесли была беременной, - сказала Алана, - ты могла бы договориться с доктором Гордоном, чтобы он сделал ей аборт.
Анжелика застыла с сигаретой в руке.
- Я сказала, - повторила Алана, - что если бы Лесли была беременна, ты могла бы договориться с доктором Гордоном, чтобы он сделал ей аборт. Она подошла к Анжелике и, приблизив свое лицо вплотную к материнскому, улыбнулась глухо зашептала - Или лучше было бы тебе подождать. Да, лучше подождать, пока у Лесли родится ребенок, и тогда доктор Гордон сможет его убить.
Анжелика побледнела.
- Что... - начала она и обизнула губы, - Алана, что...
- Да, - продолжала Алана тем же жутким голосом, но уже громче. - Да. Подожди, пока родится ребенок, а потом пусть доктор Гордон убьет его.
- Пожалуйста, Алана...
- Да, убьет, - сказала Алана, - как он это сделал для тебя. Как он убил моего брата.
"Приди, приди в Вифлием. Приди и посмотри на него, рожденного Царя Ангелов..."
- Алана...
- Доктор Гордон - убийца, - сказала Алана, - и ты убийца. И вам даже не больно. Лесли не беременна. Она девственница, хотя ты наверое, не помнишь, что когда-нибудь была ею! - Она повернулась и убежала из комнаты, но у лестницы остановилась и посмотрела на мать.
- Убийца! - крикнула она. - Убийца!
"О! Как мы любили Его, как мы любили Его..."
Анжелика де Монтиньи опустилась на пол около граммофона, и содержимое бокала медленно растекалось по ее платью.
- Всегда что-нибудь случится, - прошептала она. - Всегда что-нибудь случится, чтобы испортить мне вечеринку.
И она заплакала.
Глава пятая
Уже три года Джино и Лесли были женаты. Она родила ему двух красивых здоровых сыновей, которых назвали Джузеппе и Марчелло в честь отца и старшего брата Джино. В семье их звали Джо и Марк, и у них была очаровательная большеглазая сестренка, названная Джулией в честь матери Джино. Джино не замечал, да ему и было все равно, что Лесли уже не носит платья десятого размера, а ее длинные волосы не всегда падают сверкающим, хорошо расчесанным водопадом, как было раньше. Он знал только, что ее глаза загораются, когда она смотрит на него, и только ему одному улыбается мягкой удивительной улыбкой. Джино любил маленький мягкий животик своей жены и ее полные груди с большими сосками, и как она сразу оборачивалась на его прикосновение, полная ответной страсти.
По утрам, когда дети еще спали, а Лесли на кухне готовила завтрак, он часто тихо подходил к ней сзади, крепко прижимал к себе и целовал в шею, а его руки ловко расстегивали ее пижаму.
- Кофе убежит, - предупреждала Лесли.
- Да, - соглашался Джино, и его руки были полны ею, а пальцы поглаживали ждущие соски.
- Я не могу ничего делать, когда я возбуждена.
- Я тебя возбуждаю?
- Да.
- А как? Вот так? Или так?
- Да.
- Или так?
- Да, да.
И чаще всего дело заканчивалось тем, что совершенно обнаженную Лесли Донати муж относил назад в их смятую постель.
- Надеюсь, что в этот раз мы сделали ребенка, - скажет потом Лесли.
- Как? Опять?
- Да, - ответит она, нежно целуя его после страстных объятий.- Я хочу иметь дюжину детей с тобой, для тебя. Две дюжины. Сотню.
- И всех за одно утро? - смеялся Джино.
- В любое утро. Или ночь, или вечер.
- Если я не начну торопиться, чтобы попасть на работу, мы не сможем прокормить и тех троих, что у нас уже есть, - говорил он, гладя ее. - Я люблю тебя трогать.
- И никогда не переставай, - отвечала Лесли. - Я бы умерла, если бы ты не захотел меня трогать.
- Ты - это все! - говорил Джино. - Все, чего я хочу.
А когда Джино уходил, Лесли Донати оставалась со своей бело-голубой кухней, где на подоконнике цвела красная герань, бледно-желтой ванной и гостиной с камином, полом из сосновых досок и ковром ручной работы. Трое ее детей были пухленькими, жизнерадостными и редко плакали, за исключением тех случаев, которые Лесли называла "легкими вспышками латинского темперамента".
- О, Джо, - скажет она (или "О, Марк", или "О, Джули), - ты опять начинаешь проявлять свой латинский темперамент. Да? Хорошо. Ну, давай. Продолжай, теперь погромче. Раз, два, три. Давай!
И в большинстве случаев дети начинали смеяться и обнимать ее пухлыми рученками.
Лесли Донати часто говорила себе, что у нее есть абсолютно все, чего бы она могла пожелать. У нее был прекрасный дом, и она знала, что ее любят. Семья мужа обожала ее, а сам Джино восхищался не только ее телом; ему было приятно находиться рядом с ней, говорить с ней, быть там, где была она. Он был добрым и нежным, любящим отцом и хорошо обеспечивал семью.
В первый год после их женитьбы Джино оставил Этвиллскую транспортную контору и вошел в дело с отцом и братьями. Теперь он был полноправным партнером в фирме "Донати и сыновья - Оптовая торговля фруктами и продуктами", и очень хорошо зарабатывал. Он мог позволить себе немного побаловать жену, доставить ей удовольствие.