10 июля
Спал я по обыкновению крепко, но очень смутно сквозь сон ощущал, что у нас на поляне происходят какие-то значительные события. Чудилась мне какая-то ругань, погоня, крики, звуки отъезжающих и приезжающих машин, снопы света, полосующие тьму, и однажды даже мне показалось, что в нескольких сантиметрах от меня проехала машина, едва не отдавив мне уши. Проснувшись, я увидел вместо трех «Уралов» только один, наш с Сашей. В кабине его, обнявшись, спали Саша с Петькой. Длиннолицый шофер «ЗИЛа» сидел возле колес своей машины и готовил на «Шмеле» утренний чай.
— А где же наши остальные «Уралы»? — спросил я у него.
— А хрен их душу знает... — задумчиво произнес тот, — я так думаю, что в КПЗ[31], где же им еще быть. Хотя... — Он усмехнулся, пожевал губами и вдруг спросил: — А ты что же, неужто так крепко спал, что ничего не слышал? Они же тут всю ночь колобродили... Такую езду устроили, как тебя не задавили, это я просто удивляюсь. Тот, золотозубый-то, жбан самогону из деревни привез да полон кузов дружков пьяных... Что они тут выделывали, как куражились, этого я тебе и передать не могу... Такой концерт устроили, что деревенские из самого Тяжина ГАИ для них вызвали. Тут милиция за ними целую охоту устроила, а ты все проспал. Это же какой сон иметь надо!..
Тем временем проснулись Саша с Петькой, и Саша сразу же стал ныть:
— Ведь говорил же я ему, говорил... Машины наши заметные: «Уралы», да и перегон до Игарки тут не каждый день идет, а груз, это же ведь не груз, а конфетка — фанера, древесная плита, веревка — да на такой груз у всех глаза да зубы разгорятся... Я у черта этого, у Васьки, руль силком из рук рвал-рвал. «Куда же — кричу, — ты такой-то, а?! А за тобой следом и нас потащат, хоть и трезвые мы, но ведь пивка-то приняли да «Агдамцу» по стакану, а от пива с «Агдамом» прибор сильней, чем от водки, показывает»... Да нешто он послушал меня, кого там!..
Не успел я сварить чаю и сервировать на травке немудреный завтрак, гляжу, идет по косогору грустный-прегрустный наш Володя. Пижонская курточка его разорвана, брюки испачканы навозом, на заднице отчетливо виден след сапога, но на лице ни фонарей, ни ссадин нету.
— Где машины?! Где Васька?! — набросился на Володю Саша.
— Известно где, — грустно махнул рукой Володя, — в милиции. Васька в КПЗ сидит, весь в навозе с ног до головы. Машины наши во дворе поставили, груз по акту описали, кабины опечатали. Все документы у нас забрали... Мне трубку в пасть полчаса пихали, да слава богу, ничего не показала она — я же самогону-то не пил, вот меня и отпустили... Сказали, что оштрафуют, а потом права отдадут, а Ваську, говорят, вашего мы судить будем. Он ведь, варнак, всю тяжинскую милицию так обматерил, как они сроду и не слыхивали, ногой следователя в живот ударил, один со всей милицией дрался, двоим таких фонарей навесил... Они же ночью на него целую облаву устроили, он по каким-то скотным дворам колесил да вляпался в навоз по самую кабину... А сперва они наши машины перепутали — и давай меня гонять...
— А ты-то чего от них удирал?! — горестно всплеснул руками Саша.
— Так ведь гонют, тут каждый побежит... Догнали они меня, вытащили из кабины и давай лупить, потом следователь подъехал, посветил фонариком мне в морду. «Нет, — говорит, — это не тот!» Ну, тут они мне еще добавили, от расстройства, и за Васькой кинулись. До самого утра его гоняли, покамест он в этот навоз не залез. Вытащили его оттуда, следователь шарахнул было Ваську кулаком по морде да весь кулак в дерьме коровьем вымазал. Ну и больше они его бить не стали. Сидит теперь, голубчик. Чего делать-то будем, старшой? — обратился он к Саше.
— Вот теперь я старшой, — горько усмехнулся тот. — Как вам чё путное говоришь, нешто вы слушаете? А как в дерьмо залезли, сразу — старшой. Ладно, поехали в милицию, права-то Васькины у меня, хорошо, что я вчера ночью их у него отнял. А как он себя потом в милиции-то держал, хорошо?
— Да кого там! — махнул рукой Володя. — Кричал, что лычки и звезды им всем поснимает, требовал звонить в Новосибирск, орал, что у него брат — начальник ГАИ по всей Сибири... Плохо себя вел, очень плохо.
— Вот это зря! — философски заметил длиннолицый шофер «ЗИЛа». — Уж коли вляпался в такое дерьмо, молчи и кайся. Виноват, дескать, бес попутал, больше такого не повторится. Вот у нас в прошлом месяце так же двоих шоферов замели. Один все молчал да сопел, а второй всю ночь, вроде вашего золотозубого, выступал. А наутро начальник и говорит им: «Вот его я отпущу, потому как вижу — нагрешил мужик и кается, а тебе, козлу, врежу на всю железку, чтобы в другой раз в бутыль не лез». Так и сделал. Но вы еще погодите, нынче воскресенье, начальство отдыхает, в девять в ГАИ пересменка, может, утренний в хорошем настроении будет да и отпустит вашего Ваську. Хотя навряд ли — Васька же весь по уши в дерьме...
— Вот и выпустят его, чтобы не вонял, — предположил я.
— Ну, вони-то они не боятся, — сказал опытный шофер «ЗИЛа».
— Ладно, — хмуро и решительно произнес Саша, — чего рассуждать, поехали. До Тяжина тут всего километров восемь, мы мигом...
— Только вы уж там поаккуратней с этими мастерами машинного доения... — посоветовал длиннолицый.
— Чего? — не понял Володя.
— Да у нас на автобазе так гаишников зовут, — обнажил в улыбке свои желтые зубы длиннолицый.
Володя с Сашей уселись в кабину, и «Урал», взобравшись на косогор, быстро скрылся за поворотом.
Вот теперь сидим мы с Петькой на берегу речки вдвоем — голубой «ЗИЛ» уже умчался на запад, в сторону Новосибирска — и внимательно следим за дорогой: вдруг Витя решит искать нас и опять попытается промчаться мимо. На речку пришел рыбачить удочкой дед-инвалид на костылях. Попросил закурить, я было отказал (люди мы с Петькой некурящие), но у Петьки оказалась почему-то пачка Васькиного «Беломора».
— А я вже тут спозаранку бул, пустые бутылочки собрал — и мусору нет, и мне, убогому, на табак, — кланяясь, сказал дед. — Как говорится, дзенькую бардзо.
— О, — удивился я. — Пан разумеет польску мову? Пан поляк?
— Нет, — смутился дед, — белорус я. Католики мы, вот и разумеем польску мову.
— Католик? — удивился я. — Да где же ты здесь, дед, католический костел найдешь, посреди Сибири-то?
— И откуда тут католическая вера возьмется? — добавил Петька.
— Вера вот тут, — постучал себя старик по груди в области сердца, — кто верит, тому везде костел... Тому больше ничего и не надо. Хотя, если бы был костел, ну, тогда хорошо бы було... — Он грустно улыбнулся. — Еще раз дзенькую, панове. Всякой вам удачи и здоровья. - И он заспешил (если это слово можно употребить, описывая его ходьбу) к тихой заводи с нависшими над ней ивовыми кустами. А мы вдруг увидели на косогоре Сашин «Урал».
— Ну, что там, в милиции? — чуть не хором закричали мы с Петькой, едва Саша выпрыгнул из кабины на траву.
— А я не знаю, — огорошил он нас, — я решил туда не ездить. Подумал я, подумал да и высадил Володьку на полдороге. Как вляпались, так пускай и выкручиваются. Дал я ему шестьдесят рублей, права Васькины, оставил красноярский телефон своих родственников. Ниче, права ему отдадут, свой «Урал» до Красноярска он пригонит сам, там втроем и решим, как Васькину машину перегонять. А этот гусь в яблоках...
— В дерьме... — поправил Петька.
— Ну да, — согласился Саша, — пусть сидит, раз он такой дурак.
— Недолго погулял он на свободе, — вздохнул я. Наскоро заглотив кружку полуостывшего чая и бутерброд все с теми же консервами «Ланчен мит», Саша вскочил в кабину и скомандовал:
— Живо вперед, покамест они тут нас не хватились!
И вот уже мы с Петькой вдвоем сидим в кабине «Урала», мчащегося в сторону Красноярска, а наш водитель продолжает рассказывать:
— Володьке-то штраф платить надо, вот он и собрался домой, в Курган, телеграмму отбивать. Я ему посоветовал: ты, говорю, так и отбивай: пошел, дескать, по бабам, да неудачно, попал в КПЗ, так что выручай, дорогая женушка! — Саша засмеялся, но, не встретив ответной улыбки, стал озабоченно оправдываться: — Ну а что, что я, по-вашему, должен был делать? А если бы они мне там, в милиции, тоже трубку совать в пасть стали, и она, трубка-то эта, показала бы чего-то этакое, что тогда, а? Куда бы тогда вы с вашим грузом делись, ежели бы меня рядом с Васькой посадили? Я ведь вчера и пиво пил, и «Агдам»!.. Нет, я так решил, что мне лучше к черту на рога не лезть. Я об вас думал...