К обеду сварил я здоровенное ведро компоту (последнего, на этом наши сухофрукты кончились, не будет больше и фруктовых соусов).
После обеда Леша с Петькой полезли по крутому склону горы, что нависла прямо над озером, к пробитой в ней штольне. Штольня забита камнями, на небольшую терраску выходит короткая рельсовая колея. Петьке ужасно хочется залезть в эту штольню, узнать, что там, для чего ее здесь, в этих диких местах, долбили. Леше, полагаю, тоже хочется, но это им строжайше запрещено. Вообще, Леша хоть и закончил университет, отец семейства, но в поступках и суждениях своих недалеко ушел от шалопута Петьки.
Вечером Константин Иванович провел полную ревизию всех наших боеприпасов, после чего выдал Петьке четыре пачки ружейных патронов (папковых), подмоченных в наводнение. Велено ему эти патроны высушить и потом расходовать по своему усмотрению, отпугивая чаек от наших сетей. Кроме того, ему велено как следует вычистить карабин. Надо ли говорить, как Петька был счастлив!
А перед отходом ко сну Константин Иванович сказал, тяжко вздохнув:
— Ничего не поделаешь, вертолет будем заказывать не на пятое сентября, как договаривались, а на восьмое. Не успеваем с работой. — При этом он смущенно посмотрел на меня — знал, что, во-первых, Петьке надо в школу (у него десятый, выпускной класс!), а во-вторых, наша Зоя конечно же будет волноваться. Однако что же тут скажешь— дело прежде всего.
Петька, по секрету, всю ночь колдовал над тестом для своих беляшей, а от предложенной мною помощи категорически отказался. А еще он собирается к своему дню рождения, который будет послезавтра, приготовить пирожные «картошка».
2 сентября
Встали очень рано, в семь утра: у Саши нынче серьезный сеанс связи. Рацию еще вчера мы с грехом пополам наладили, а возле балка поставили мачту антенны. С большим трудом, с помощью радиста одного из наших отрядов «клычка-8» (мы слышали только его, а он слышал и нас, и Игарку) передали наши теперешние координаты и новую дату нашего снятия с точки для вертолетного отряда. Нам же сообщили, что Иван Филиппович деньги Хатангскому авиаотряду перевел и что все необходимые формальности теперь соблюдены полностью.
Сети опять практически пусты. Если рыбы не будет и завтра, перенесем наши снасти в устье Заячьей реки, хотя до нее не менее полутора километров (сейчас сети стоят прямо возле нашего лагеря).
Днем я жарил седло оленя, убитого вчера Константином Ивановичем, а из оленьей печенки приготовил паштет. Целый день все ходили с маслеными от обжорства глазами.
А наш балок, похоже, служит приютом для охотников: в полусгнившем мешке обнаружили мы комки сетей (спутанных так, что разобрать их нет никакой возможности — Петька было попробовал, но скоро отказался от этой затеи), фанерные чучела гусей и уток (в одну из таких «уток» мы все по очереди стреляли из пистолета и быстро изрешетили ее). На полочке, прибитой к дальней стене, хранились для случайного путника соль в мешочке, спички и немного чаю (я забыл упомянуть об этом, когда описывал наш балок).
После мытья посуды (это свое обязательное дело Петька выполнил, как обычно, плохо и лениво) он был послан чинить стены и крышу нашего жилища (а вот эту работу сделал он с удовольствием и в целом совсем неплохо). Щели и дыры в стенах он забил ветошью, старой ватой, потом заколотил кусками досок и фанеры. А когда он, ползая на коленках по крыше (чтобы, не дай бог, не продавить ее), забивал дыры и щели, вдруг раздался странный грохот, и вскоре появился смущенный Петька со своим неизменным вопросом, в этот раз обращенным к Константину Ивановичу:
— Константин Иваныч, вы меня простите?
— А что такое? — удивленно спросил тот.
— Вот. — Петька протянул ему пустую ручку от его молотка. — А сам молоток в трубу угодил. Он, видно, плохо насажен был. Я размахнулся, молоток с ручки соскочил и прямо в трубу угодил. В огонь...
— Невероятно, — пожал плечами Константин Иванович, взял кочергу и среди горящих поленьев действительно нашел свой молоток.
Как и следовало ожидать, тесто для беляшей у Петьки не получилось, а вот холодные пирожные «картошка» (внешне они действительно похожи на грязную картошку) из молотого печенья, сухарей, сгущенки и порошка какао он готовил допоздна — завтра у него день рождения.
3 сентября
И вот он — День Петькиного Совершеннолетия — сегодня ему исполняется шестнадцать лет. По этому случаю утром пили кофе с коньяком и Петькиной «картошкой».
— Надо бы тебе, именинник, уши надрать, — говорит Саша, — как принято у добрых людей. Да больно уж они у тебя грязные, мараться неохота.
Несмотря на табельный день, все геологи отправились на «Романтике» вниз к самому истоку Нижней Таймыры. До конца поля теперь работа у них будет там. Погода стоит превосходная: тепло, по временам из-за облаков выглядывает солнце, полный штиль.
Днем поехали с Петькой проверять сети и получили превосходный улов: одиннадцать рыбин, причем четыре из них — отменные чиры и муксуны (килограмма по два-три каждый).
Днем Петька выпросился у меня с ружьем на охоту (в виде подарка ко дню рождения). Примерно через час прибегает взволнованный:
— Скорее, берем резиновую лодку, я там гусей подранил.
— Скольких?
— Одного точно, а может, и еще двух. Прямо в стаю шарахнул. Один голову на воду положил и лежит. Потом все гуси поплыли — ленные, наверное, а этот все отстает от них.
— Да откуда же ленные гуси в сентябре-то?
— Ну, пошли, пошли быстрее. Все сам увидишь. Мы схватили резиновую лодку и бегом потащили ее к месту якобы удачливой Петькиной охоты. Но, как и следовало ожидать, никаких гусей там не обнаружили. Все эти якобы ленные гуси были плодом воспаленного Петькиного охотничьего воображения.
С расстройства стал он стрелять из ружья (патроны у него теперь свои) в фанерного гуся, напрочь отстрелил ему голову и на этом успокоился.
Долго-долго ждали мы наших геологов. Петька не отрываясь все смотрел в огонь печки (пламя буквально гипнотизирует его, как, наверное, завораживало наших далеких предков), а я потрошил пойманных нынче рыб (два муксуна и один сиг оказались икряными), солил их и делал икру-пятиминутку.
Вернулись наши геологи очень поздно — около часу ночи. Причем пришли они пешком — у них кончился бензин, и лодку пришлось оставить на той самой косе (километрах в двух от нашего нынешнего лагеря), где нас так здорово трепало ночью на переходе из старого лагеря. Работают они теперь далеко от нашего балка, километров за двадцать, в том месте, где вода озера с ревом устремляется в широкую трубу истока Нижней Таймыры.
— Мы ведь там уже работали, в восьмидесятом году, — говорит Саша. — Сегодня там останки нашего давнего лагеря нашли. Знаете, что меня поразило больше всего? Как падает вода в озере: сегодня мы посуху ходили там, где в восьмидесятом году сети ставили.
4 сентября
Рано поутру мы с Лешей проверяли сети и в сороковке увидели гигантского гольца килограммов на десять—двенадцать. Гоняясь за рыбой, попавшей нам в сети, он зубами зацепился за дель, а потом всю сетку намотал на свое гигантское тело.
— Вот это рыбка! — ликует Петька. В восторге он бросил без присмотра в балке зажженный примус (там грелась у него вода для мытья посуды), за что тут же получил выволочку.
Сегодня, несмотря на чудесную погоду, геологи в маршрут не пошли: им надо перегнать в лагерь нашего «Романтика». Взяв с собою канистру бензина, Леша, Саша и Петька отправились на север.
Когда ребята перегоняли лодку, то нашли то самое бревнышко, за которым Петька уговаривал Лешу идти в тот страшный ураган и которое, по его словам, лежало всего в километре от лагеря (нашего старого лагеря). Так вот, лежало оно, оказывается, всего в трех километрах от нашего теперешнего лагеря и, следовательно, в пяти километрах от прежнего. Ах, как хорошо, что мы с Сашей тогда удержали их от этого похода.
Я возился с рыбой и не слышал, в чем провинились Леша с Петькой, но, видно, в чем-то провинились здорово, потому что нагорело всем: Леше за то, что бросает свое оружие где попало, Петьке за то, что он берет оружие и патроны без спроса (не те, что ему были презентованы, а любые другие), Саше за то, что он, как начальник, распустил членов отряда, мне за то, что я плохо присматриваю за Петькой. Отныне Петьке категорически запрещено брать любой вид оружия, кроме рогатки.