Правда, возможно, скрывается где-то посередине между теорией о центре международной торговли Уотта и убеждением Кроун о фикции. Неарабские тексты отчетливо опровергают представление о Мекке как о международном торговом хабе. Однако подавляющее число арабских источников, напротив, указывают, что по меньшей мере некоторые механизмы торговли получили свое развитие в Мекке до возвышения ислама. Даже если размеры и масштабы такой торговли были переоценены в арабских источниках, авторы которых, возможно, хотели преувеличить коммерческие способности своих предков, очевидно, что жители Мекки были вовлечены в то, что Ф. Э. Петерс называет «внутренней торгово-бартерной системой», которая была дополнена небольшой торговой зоной вдоль границ с Сирией и Ираком и основана почти исключительно на цикле торговых ярмарок, время проведения которых намеренно совпадало с сезоном паломничества в Мекке.
Дело в том, что такая торговля, какой бы, возможно, скромной она ни была, полностью зависела от Каабы, и другой причины прибыть в Мекку попросту не существовало. Это была пустынная земля, которая ничего не производила. Как отмечает Ричард Буллиет в своей замечательной книге «Верблюд и колесо» (The Camel and the Wheel), «единственная причина, по которой Мекка переросла в огромный центр торговли, заключается в том, что она каким-то образом смогла взять эту торговлю под свой контроль». Действительно, Мекке удалось именно это. Неразрывно связав религиозную и экономическую жизнь города, Кусай и его последователи создали новую систему, основанную на осуществлении контроля над Каабой и паломническими обрядами, в которых участвовало почти все население Аравии. Такая система была призвана гарантировать экономическое, религиозное и политическое верховенство единственного племени – курайшитов.
Именно поэтому абиссинцы пытались уничтожить Каабу в Год Слона. Построив собственный центр паломничества в Сане, рядом с процветающими торговыми портами Йемена, абиссинцы вознамерились разрушить святилище Мекки не потому, что Кааба представляла религиозную угрозу, а потому, что она была экономическим противником. Равно как и лидеры Таифа, Мины, Указа и почти всех остальных соседних регионов, абиссинцы желали перенять религиозно-экономическую систему Мекки для ее реализации на своих территориях и под своей властью. В конце концов, если эта система превратила такую свободную конфедерацию кланов, как курайшиты, в богачей, то она могла бы обогатить любого.
Но пока не все получали доход от установленного курайшитами порядка. Ограничения бедуинской жизни естественным образом препятствовали выстраиванию социальной и экономической иерархии, которая была распространена в обществах с преимущественно оседлым образом жизни – таких как Мекка. Единственным способом выжить в обществе, где движение – это норма, а накопление материального богатства считалось неограниченным, было поддержание сильной племенной солидарности путем равномерного распределения всех доступных ресурсов. Таким образом племенная этика основывалась на понимании, что каждый член сообщества, сила которого зависела от самого слабого человека в нем, исполнял важную функцию по поддержанию стабильности. Это не идеал социального равенства: представление о том, что каждый член племени одинаково ценен. Скорее племенная этика должна была поддерживать подобие социального эгалитаризма, чтобы независимо от чьей-либо позиции каждый член общества мог иметь доступ к социальным и экономическим правам и привилегиям, которые сохраняли единство племени.
В доисламской Аравии ответственность за соблюдение племенной этики ложилась на сайида, или шейха племени. Единогласно избранный как «первый среди равных» шейх (название означает «тот, кто имеет признаки старости») был самым уважаемым членом общества, представительской фигурой, которая олицетворяла силу и моральные установки племени. Хотя, по общему убеждению, качества лидера и благородство были присущи конкретным семьям, пост шейха не передавался по наследству; арабы испытывали презрение к такой форме передачи власти у византийских и сасанидских царей. Единственное требование, предъявляемое к шейху, помимо зрелости, – это воплощение идеалов мурува, кодекса племенного поведения, который включал в себя важные арабские благодетели, такие как смелость, благородство, гостеприимство, силу в сражениях, чувство справедливости и, помимо всего, высшую приверженность коллективному благу племени.