— Я не думал, что все зашло настолько далеко. Последняя фаза Становления? Жаль.
— Вы все знали? — едва смог выговорить Изоэ. — Как же так?..
— Не рассчитали время, — огорчился еще сильнее старейшина. — Ты нас перехитрил. Видишь ли, мальчик, все управляющие городами не вполне стерильны, то есть до Становления росли полноценными. Мы — бывшие истинные. Иначе нельзя, иначе мы совсем забудем, кем были и для чего бережем наши сокровища. Вас оставили такими сознательно. Сперва пятерых. Затем, после первичного отбора, троих. Наконец двоих. Чем позже прервать изменения, тем более взрослым успеет стать и'наэ. Мы полагали, есть еще две доли цикла, а то и больше. Я хотел бы видеть тебя в совете. Но я опоздал. В нынешнем состоянии ты уже не останешься здесь, даже если мы тебя станем удерживать силой. Теперь ты точно знаешь, почему других оперируют.
— Да, жажда сильнее меня, — отозвался Изоэ, и в его голосе не было и тени сожаления. — Я пойду наверх?
— Согласно закону, — устало кивнул старейшина. — Мне в свое время не хватило одной доли цикла до Становления, когда мой наставник рассказал обо всем. Двадцать семь лепестков-дней отделяли меня от взрослости, я еще мог слушать и понимать. Думаю, тебе сегодня безразлична жизнь и даже смерть… Но все же жаль! Я едва оправился после операции. И гораздо позже приучил себя к мысли об ответственности перед нашим народом. Нелепо убеждать тебя в чем-то. Ты слишком молод и слишком близок к изменению. Иди. Прямо сейчас. Так будет проще и твоей сестре, и отцу. Ему очень трудно и без этого груза боли. Через полдоли мы отошлем наверх многих. Зоэл'айа окончательно определяет, кому жить, а кому…
— Смотреть в небо, — рассмеялся Изоэ. — Вы правы, сейчас я не могу ничего понять. Но одно знаю твердо: он любил маму и будет рад, если Дали выживет. Прощайте.
Изоэ улыбнулся и вышел в коридор. Тесный, темный, мерзкий коридор. Душа пела и рвалась наверх. Туда, где нет холодных серых стен, а есть простор и небо. Пусть давно уже не синее, как на картинках в учебнике. Пусть посеченное, истертое до мутности ледяной пылью метели. Но бескрайнее. И никаких потолков!
Ярус, еще и еще. Снова, опять — лестницы и лифты. Шлюзы, сервисные коридоры. Воздух все холоднее и свежее. Потому что небо — рядом. Зовет, стучит в висках назойливой и неотступной жаждой, смешанной с пьяным восторгом. Да, наставник прав, теперь Изоэ знает, зачем остальных лишают этого. Чтобы они согласились жить долго в тесных коридорах. Чтобы не бежали наверх, забыв обо всем, отказавшись от будущего и заодно прошлого. От родных, долга и обязанностей.
В учебниках сказано: состояние Становления краткосрочно. Постепенно и'наэ восстанавливает над своим сознанием полный и четкий контроль. Но, увы, после Становления для него непригодны коридоры. Узкие, низкие, тесные, темные.
Последний шлюз. Незнакомый человек без единого вопроса открыл дверь. Изоэ на миг задержался, торопливо сунул руку в нагрудный карман и отдал своего светлячка. Зачем малышу мерзнуть и погибать? Он-то — исконный житель подземных пещер, здесь его дом. Дежурный молча принял подарок, кивнул провожая. И запер дверь. Наверняка с ним уже связался наставник. Предупредил, велел не мешать. Описал, назвал по имени — иначе бы не пропустили. Мало ли кто вздумает глянуть на небо? Такому дорога не наверх, а к врачу. Народ и'наэ состоит из сознательных людей, чтущих закон старейшин.
Поэтому у шлюза выставлена охрана. Здесь дежурят нижние, жители теплых городов: даже одни сутки, проведенные в таком холоде, требуют длительного полноценного восстановления.
Голос мечты звучал в сознании все громче. Холод? А что это такое? Изоэ бежал наверх, задыхаясь от счастья и не чувствуя ног. Ярус за ярусом. Через брошенный мамин город. К старому центральному скоростному подъемнику.
Кабина проснулась, легко прыгнула вверх, прижимая к полу, сбивая с ног… И замерла, с едва слышным шелестом распахнув двери, высокие, удобные. В первом подземном городе еще жили истинные.
Изоэ пошел по коридору к далекому пятну ослепительного, притягательного света. На ходу стащил куртку и сорвал майку. Повел плечами. Сухая, туго натянутая кожа на спине треснула, с хрустом лопнула по двум правильным швам. Юноша не мог видеть, как за плечами раскрываются крылья. Разворачиваются из невзрачных, складчатых, беспорядочно смятых пленок. Но слышал до головокружения восхитительный звук — шелест, щелчки, похрустывание. Смятые пленки сохли, обретали прочность и натягивались. Он даже представить не мог, что это произойдет так быстро и легко!