Выбрать главу

Была ли сожженная рукопись законченной? По-видимому, нет. Автор хорошо знакомого исследователям дневника о пребывании Гоголя в Одессе, долгое время считавшаяся неизвестной (на самом деле – Екатерина Александровна Хитрово), передает разговор одной дамы с Гоголем в январе 1851 года, спросившей его, скоро ли выйдет окончание «Мертвых душ». На что он ответил: «Я думаю – через год». – «Так они не сожжены?» – «Ведь это только начало было…»

Академик Николай Саввич Тихонравов приурочивает сожжение второго тома к началу июля 1845 года [45]. Основанием для этого служат прежде всего слова самого Гоголя: «Но все было сожжено, и притом в ту минуту, когда, видя перед собою смерть, мне очень хотелось оставить после себя хоть что-нибудь, обо мне лучше напоминающее». Этим же временем датирует Тихонравов и «Завещание» Гоголя, составленное, по собственному признанию писателя, в тот момент, когда он был тяжело болен и смерть была уже близка.

В несомненной связи с сожжением второго тома и написанием завещания находится и попытка Гоголя в конце июня – начале июля 1845 года оставить литературное поприще и уйти в монастырь. Об этом, в частности, рассказывает в своих записках Марфа Степановна Сабинина, дочь веймарского православного священника Стефана Сабинина.

«17 (29) июня <1845 года. Веймар>… Узнали, что приехали и были у отца Николай Васильевич Гоголь и граф Александр Петрович Толстой. На другой день они пришли к отцу, и я в первый и последний раз видела знаменитого писателя. Он был небольшого роста и очень худощав; его узкая голова имела своеобразную форму – френолог бы сказал, что выдаются религиозность и упрямство. Светлые волосы висели прямыми прядями вокруг головы. Лоб его, как будто подавшийся назад, всего больше выступал над глазами, которые были длинноватые и зорко смотрели; нос сгорбленный, очень длинный и худой, а тонкие губы имели сатирическую улыбку. Гоголь был очень нервный, движения его были живые и угловатые, и он не сидел долго на одном месте: встанет, скажет что-нибудь, пройдется несколько раз по комнате и опять сядет. Он приехал в Веймар, чтобы поговорить с моим отцом о своем желании поступить в монастырь. Видя его болезненное состояние, следствием которого было ипохондрическое настроение духа, отец отговаривал его и убедил не принимать окончательного решения. Вообще Гоголь мало говорил, оживлялся только когда говорил, а то все сидел в раздумье. Он попросил меня сыграть ему Шопена; помню только, что я играла ему. Моей матери он подарил хромолитографию – вид Брюлевской террасы [46]; она наклеила этот вид в свой альбом и попросила Гоголя подписаться под ним. Он долго ходил по комнате, наконец сел к столу и написал: “Совсем забыл свою фамилию; кажется, был когда-то Гоголем”. Он исповедовался вечером накануне своего отъезда, и исповедь его длилась очень долго. После Святого Причастия он и его спутник сейчас же отправились в дальнейший путь в Россию, пробыв в Веймаре пять дней».

Почему именно к протоиерею Стефану Сабинину обратился Гоголь по такому важному для себя вопросу? Разумеется, круг русских православных священников в Европе был довольно ограничен, но у Гоголя были, видимо, и особые причины для этого.

Незаурядная личность отца Стефана, человека огромной эрудиции, была широко известна как в Европе, где он прожил большую часть жизни, так и в России, связь с которой у него никогда не прерывалась [47].

Стефан Карпович Сабинин происходил из рода Сусаниных (его предок женился на дочери русского национального героя Ивана Сусанина Антониде). Он родился в 1789 году в семье бедного дьячка села Болота Воронежской губернии; окончил местное Духовное училище и гимназию, позднее преподавал в ней иностранные и древние языки (имея к ним исключительную способность), а после окончания курса в Петербургской Духовной академии был оставлен в ней.

В 1823 году Сабинин получил место священника при русской дипломатической миссии в Копенгагене и более четырнадцати лет прожил в Дании. Круг его занятий был необычайно широк: богословие, история, археология, филология. Он перевел Библию на русский язык со своими комментариями, составил первый в России Библейский лексикон (как и многие другие сочинения и переводы Сабинина, этот труд остался в рукописи и, очевидно, утрачен), написал Исландскую грамматику и несколько работ по сагам, печатал статьи по русской филологии и русским древностям в отечественных журналах и исторических сборниках, издаваемых профессором Московского университета Михаилом Погодиным. Постоянный корреспондент Петербургской Духовной академии, действительный член Королевского Общества северных антиквариев, Общества истории и древностей российских и ряда других, протоиерей Стефан Сабинин состоял в переписке со многими учеными и литераторами: князем Владимиром Одоевским, профессорами Шевыревым, Погодиным, Бодянским, Срезневским, чешскими славистами Вацлавом Ганкой и Павлом Шафариком.

вернуться

45

См.: Сочинения Н.В. Гоголя. Изд. 10-е. Текст сверен с собственноручными рукописями автора и первоначальными изданиями его произведений Николаем Тихонравовым. М., 1889. Т. 3. С. 514. Эту датировку разделяют и современные исследователи.

вернуться

46

Речь идет об одной из достопримечательностей Дрездена, названной по имени Генриха Брюля (1700–1763), министра Августа III, короля Польского и курфюрста Саксонского.

вернуться

47

Известный деятель Русского зарубежья архимандрит Киприан (Керн) в труде, посвященном русскому духовенству за границей, писал об отце Стефане: «На Сабинине, как редко на ком другом, сказались одаренность нашего духовного сословия, расцветшего в наследственной благодатной атмосфере, и исключительно высокий уровень нашей духовной школы, путем долголетней селекции отбиравшей из своей среды таких высоко образованных ученых и разносторонних писателей» (Киприан Керн, архимандрит. Дореволюционное русское духовенство за границей. Экуменизм до экуменического движения // Православная мысль. Труды православного богословского института в Париже. Париж, 1957. Вып. 2. С. 113).