Деместриу выглядел таким же ужасным и устрашающим, каким Лаклейн его и помнил. И все же, когда Эмма признала, что ее мать ничего о нем не сказала, Лаклейн мог поклясться — на какой-то кратчайший миг — вампир показался уязвленным.
— Это кольцо Лаклейна, — произнесла Эмма в какой-то момент.
Откуда она это знает?
Деместриу нахмурился, затем взглянул на свою ладонь. Прошла пара секунд, прежде чем он ответил:
— Полагаю, что так и есть.
Лаклейн долгое время представлял, как Деместриу постоянно смотрит на кольцо, упиваясь сознанием того, что сделал, радуясь тому, что владеет постоянным напоминанием о пытках Лаклейна.
А Деместриу едва ли его замечал.
И тут ликан услышал самое ужасающее откровение.
Эмма видела во сне его воспоминания. Об огне. Вот, что произошло той ночью, когда она проснулась с криком. Вспоминая тот день, он понял, что она ощущала ту же агонию, что и он тогда.
Лаклейн закрыл глаза, ужаснувшись. Да он лучше бы умер, чем передал ей тот кошмар.
И пока он, не в силах отвести взгляд, следил за экраном, события развивались все стремительнее.
Завязавшаяся драка, заставила мышцы Лаклейна напряженно сжаться, хотя ему и был известен исход. Чего он не знал, так это, что Эмма была так тяжело ранена. Теперь его беспокойство только усилилось, став снедать изнутри.
Коснувшись носком лужи крови, как пробуют ногой на ощупь холодный океан, Эмма поморщилась. Она держала меч над головой, но руку дико трясло, а по щекам ручьями бежали слезы. Как бы он хотел забрать у нее этот страх и боль.
Лаклейн нахмурился, когда глаза Деместриу изменились. Кровь хлынула из него, словно его пронзили отравленным копьем. И в этот момент он будто почувствовал… облегчение.
На прекрасном лице Эммы застыло выражение муки. Опустившись рядом с ним на колени, она отчаянно пыталась найти причину не добивать его. Но Лаклейн точно уловил момент, когда Эммалин поняла, что обязана его убить. И хотя это и шло в разрез с ее сущностью, она все же сделала это. Совсем одна, его храбрая Эммалин убила своего собственного отца и теперь выглядела так, будто следующим на очереди был Иво. Но к счастью, она приберегла его для Лаклейна.
Ее последний поступок — прыжок прямо на солнце…
Он был сражен ее смелостью, но знал, чем ей придется за это заплатить. Знал о той плате, к которой он сам ее и обязал. Был ли он настолько эгоистичным, чтобы отправиться на ней?
«А что если он мой отец?»
«Злобные, грязные паразиты»
Иисусе, нет.
Глава 34
— Я пришел за Эммой! — проревел Лаклейн, стоя в тени Валгаллы, дома Эммы, который казался преддверием ада.
Хотя туман застилал все вокруг, отовсюду били молнии, иногда притягиваемые медными прутьями, которые покрывали всю крышу и окрестности, а порой и спаленными дубами, высаженными во дворе. На веранду вышла Анника. Охваченная яростью — с глазами, вспыхивающими поочередно, то зеленым, то серебристым — она выглядела как какое-то потустороннее существо. Вокруг нее, посмеиваясь, носились призраки.
В этот самый момент Лаклейн никак не мог решить, что хуже — Хельвита или этот храм сумасшествия в дельте. Из одного из окон ему радостно помахала Никс.
Лаклейн изо всех сил старался скрыть, сколь слабым он был сейчас. Боу туго перевязал его раны, но руки и ноги совсем ослабли. Боясь, что между валькириями и ликанами может разразиться война, Лаклейн строго-настрого запретил Боу и другим членам клана сопровождать его в Валгаллу, но, тем не менее, он чувствовал их присутствие в окружающих лесах.
— Я сегодня же забираю Эмму отсюда.
Анника склонила голову на бок, словно хотела лучше его разглядеть. Эмма тоже так делала. Она переняла привычку у этой валькирии.
— Я никогда не отдам свою дочь псине.
«Дааа… таких родственничков еще поискать»
— Тогда обменяй меня на брата.
— Проклятье, Лаклейн, я только-только смог сюда попасть! — донесся из дома рев Гаррета на гаэльском.
— Или возьми нас обоих. Только дай мне поговорить с Эммой! — он должен был узнать, поправляется ли она.
— Близится Воцарение, а ты хочешь, чтобы мы захватили не только короля ликанов, но и его наследника?
На веранду выскочила Регина. Она стала что-то тараторить по-английски, но Лаклейн не мог ее толком понять. Валькирия говорила, что это «верняк» и убеждала Аннику, что, мол, «просто забрось в кольцо, Шак»[41].
— Вернувшись в ковен, она приняла решение. Когда Эмме было больно и страшно, когда она не могла думать, она выбрала нас. Не тебя, ликан, — зазвенел голос Анники.
Ее выбор причинял Лаклейну страшную боль. Она не только решила покинуть его, но и больше к нему не возвращаться. Но после того как он заставил ее страдать, какие у него были права на Эмму? Лаклейн постарался скрыть свои страдания.
— Так я вхожу или мы начинаем войну? — Только убедиться, что она идет на поправку.
Взгляд Анники скользнул мимо него. Она осматривала окрестности, без сомнения, чувствуя, сколько ликанов скрывалось в лесах. Вновь склонив голову на бок, она дала знак призракам, и путь расчистился.
Прихрамывая, Лаклейн вошел в неосвещенный дом. Его глазам предстали десятки валькирий. Держа в руках оружие, они мостились на креслах и перилах лестницы. Ликан старался не таращиться на них, изумляясь той абсолютной злобе, которую излучали эти фееобразные создания. В тысячный раз он поразился тому, что Эмма росла среди них.
Валькирии не стали мешать ему пройти. Понимали ли они, что он не причинил бы им вреда? Или они хотели, чтобы он напал, и тогда они смогли бы убить его? Лаклейн готов был поспорить, что последнее.
Не прошло и двух минут с его входа в дом, как Лаклейна втолкнули в клетку к Гаррету, расположенную во влажном полуподвале. Он не сопротивлялся, даже когда за ним с клацаньем захлопнулась дверь.
Гаррет вытаращился на него, словно увидел призрака. Затем провел рукой по лицу.
— Глаза меня не обманывают?
Радость Лаклейна от встречи с братом была омрачена тревогой.
— Нет, это я.
Широко ухмыляясь, Гаррет бросился к нему и принялся на радостях лупить Лаклейна по спине.
— Ну, брат, и во что ты нас на этот раз втянул?
— Да, я тоже рад тебя видеть.
— Я думал, ты… Когда валькирии сказали, что ты захватил Эмму, я подумал, что они спятили. И только когда я ее увидел… увидел, что ты отметил ее. — Гаррет нахмурился. — Сильно отметил, да? — Он покачал головой: — А, в любом случае хорошо, что ты вернулся. Какими бы ни были обстоятельства. У меня столько вопросов, но они могут подождать. Ты хочешь услышать новости об Эмме?
Старший ликан кивнул, и Гаррет продолжил:
— Она пострадала, Лаклейн. У нее раны на боку, и она не пьет, несмотря на то… что в течение первых нескольких часов едва не умерла.
Лаклейн вздрогнул. Вонзив когти в ладони, он проскрежетал:
— Что ее спасло?
— Капельница. — Лаклейн недоумевающе нахмурился, и Гаррет пояснил: — Они переливали Эмме кровь через трубку, которая была подсоединена прямо к вене. Валькирии думают, что ее состояние стабильно, но раны так и не заживают. Полагаю, у того, кто сделал это с ней, были отравленные когти. Может, упырь, но точно не знаю.
— Я знаю, — Лаклейн запустил пальцы в волосы. — Это был Деместриу. Я все видел.
— Не понимаю… — голос Гаррета оборвался. Он вскочил на ноги и тотчас замер, напрягшись. — Люсия?
Подняв голову, Лаклейн увидел, что та спускается по лестнице. Она шла, склонив голову, поэтому за волосами не было видно лица. Едва они заметили, что Люсия плачет, Гаррет помрачнел, и глаза его уже не отрывались от лучницы.
— Эмме не лучше? — спросил он.
41
здесь подразумевается американский баскетболист Шакил О’Нил (Shaquille O'Neal), который в 1996-м г. был внесён в список 50 лучших игроков в истории НБА (Национальной баскетбольной ассоциации).