На этот раз вместе с Никс нахмурилась и Анника.
— Конечно, ты можешь иметь детей, — ответила Никс. — Тебе просто нужно принимать различную пищу.
Лаклейн все еще не выглядел убежденным, и Анника вмешалась:
— Сама подумай — что присуще всем людям, но недоступно существам Ллора? Они едят плоды земли и дают потомство. Эти процессы связаны.
Сердце Эммы забилось чаще. Она вспомнила слова Деместриу о том, что Елена ела вместе с ним незадолго до своей беременности.
— А ликан с… валькирией?
— Могут ли у вас быть маленькие спиногрызы? — хихикнула Никс. — Определенно, да, причем в самом буквальном смысле. Вы, знаете ли, не первая пара с потомством от разных фракций, — с этими словами Никс оглянулась по сторонам, словно разыскивая кого-то, но тут же махнула рукой.
— Вампиры, которые могут гулять на солнце, ликаны, черпающие энергию от молний. Валькирии, получающие наслаждение от бега по ночному лесу, — на лице Никс застыло выражение благоговения. — И они сильные. Только посмотрите на них.
Эмма перевела взгляд с Никс на Аннику.
— Почему ты мне не сказала?
Анника подняла руки, ладонями наружу, отрицательно замотав головой.
— Я даже не представляла, что ты об этом думала, и уж тем более, что считала иначе.
— Это начнется, когда Эмма захочет детей, — пояснила Никс Лаклейну. — Ей придется есть обычную пищу как минимум месяцев девять.
Эмма чмокнула губами и скривилась, не чувствуя радости при мысли о жевании пищи.
— Не радуйтесь раньше времени. Я не желаю ее делить.
— Отлично. До того времени… — Никс сделала паузу и распутно ухмыльнулась, — у вас медовый месяц!
Эмма и Лаклейн сели, ошарашенные.
Никс энергично замахала рукой.
— Обо всем об этом вам стало бы известно по время трехчасовой добрачной консультации, которую вам двоим теперь придется прослушать.
В выходные, сразу после маленькой скорой церемонии Эммы и Лаклейна, и шумной, вычурной вечеринки после, члены ковена устроились в зале. Развалившись на всей мебели, они впились в экран телевизора.
Лаклейн и Эмма сидели вместе со всеми, но ликан был просто не в состоянии сосредоточиться на фильме, так как Эмма медленно вырисовывала пальчиком круги на его ладони. Он пригласил на праздник только Боу и Гаррета, но увидеть маленькую королеву, которая прикончила Деместриу, возжелали все в клане, и завалились следом. Но ликаны любили пошуметь, выпить и побуянить, так что валькирии были просто в ярости. Они — ничего — не пили, болезненно реагируя на происходящее. Сверхъестественное против естественного, сдобренного ликером.
Люсия отправилась — как назвали это валькирии — в «пеший тур» или, как точнее выразился Гаррет — «сбежала», и когда тот отправился следом за ней, Лаклейн все понял.
Боу так же отнесся благосклонно, но после того, как той ночью рассеянно поздравил Лаклейна, целый час провел в углу, совещаясь с Никс. После чего ходил весь загадочный и поглощенный мыслями, и, наконец, рано утром исчез.
Бросая взгляды, которые любого заставляли бы его невзлюбить, Рос смело вошел в комнату вместе со смеющейся Мист. Но весь ковен, казалось, относился к нему с таким же безразличием, какое выказывали и Лаклейну. Заметив его, они пожали плечами, словно его присутствие было привычным делом. Все, за исключением Анники. Заметив Роса, она слегка поникла и пробормотала почти про себя:
— Фьюри меня прикончит…
Лаклейн беспокойно заерзал на своем месте. Он уже чувствовал себя достаточно окрепшим, а значит, они уже завтра могли покинуть это место. Физически он уже был готов возобновить отношения со своей женой, но не хотел делать это под этой крышей.
Он встал и подал Эмме руку. Робко улыбнувшись, она положила свою ладонь в его. Направившись в сторону выхода, они на какое-то мгновение закрыли собой экран, и едва смогли уклониться от полетевшего в них града попкорна.
Лаклейн не знал, куда ведет ее, возможно, куда-то, где бы их укрыл ночной туман. Он просто знал, что хотел ее, нуждался в ней… прямо сейчас. Эмма была слишком дорога ему и слишком добра, чтобы быть настоящей. Когда он был глубоко в ней, держал ее в своих крепких объятиях, чувство, что он может ее потерять — почти исчезало.
Они успели дойти лишь до пустого зала, когда Лаклейн прижал ее к стене, схватил рукой за затылок, и еще раз потребовал:
— Ты останешься со мной?
— Навсегда, — ее бедра выгнулись ему навстречу. — Ты любишь меня?
— Буду любить всегда, Эммалин, — выдавил он у самых ее губ. — Люблю тебя, так сильно, что схожу с ума.
Она тихо застонала, и Лаклейн приподнял ее, чтобы она обхватила его талию ногами. Он знал, что не может взять ее прямо здесь, но все доводы «против» становились все туманнее с каждым ее вздохом у его уха.
— Как бы я хотела оказаться сейчас дома, — прошептала она, — в нашей постели.
Дома. Черт его побери, если она только что не произнесла «дома». В нашей постели. Звучало ли что-нибудь столь прекрасно? Он сильнее вдавил ее в стену, целуя все более неистово, со всей переполняющей его любовью. Но внезапно, Лаклейн потерял баланс и они с Эммой почувствовали, как падают. Он прижал ее крепче к себе и перевернулся, приняв удар на себя.
Когда он открыл глаза, они уже валялись на кровати.
Приподняв брови, он разинул рот. Отпустил Эмму, Лаклейн приподнялся на локтях.
— Это было… — выдохнул он, пораженный. — Девочка, это было экстремально. В следующий раз, предупреждай.
Эмма торжественно кивнула и уселась на него верхом. Стянув блузку через голову, она обнажила свои совершенные груди.
— Лаклейн, — нагнувшись, прошептала она ему на ухо, чувствуя, как соски касаются его груди, а сам Лаклейн содрогается всем телом, уже сжимая руками ее бедра. — Я собираюсь устроить тебе нечто очень… очень экстремальное.
Но, несмотря на все случившееся, его желание к Эмме было слишком сильным. И он отдался ему, бросив ее на спину и сорвав остатки одежды. Быстро раздевшись следом, он накрыл ее тело своим и сжал запястья у нее над головой. Когда он вонзился в ее тело, она выкрикнула его имя и сладко изогнулась под ним.
— Я потребую такого же экстрима и завтра, любовь моя, но сначала, ты узнаешь, дикость мужчины, который в этом разбирается.