По кончикам пальцев пробежали электрические разряды, и Эйвери отпрыгнул в сторону, завороженно наблюдая за маленькими молниями, что забегали на ладони Северуса.
— Ты… Как… Беспалочковая? — Эйвери едва мог вдохнуть воздух.
— Вот это магия. Власть. Могущество. И у меня к вам лишь один вопрос: вы хотите заполучить такую Силу?
Его товарищи выглядели так, будто они попали под Ступефай. Молчащие, с растерянными взглядами, неподвижные. Северус хмыкнул: о, он знатно потоптался по их мировоззрению. Остался только последний шаг: выйти из купе и оставить их поразмыслить наедине. Мысли должны дозреть, прежде чем срывать их плоды.
Оказавшись в коридоре, он настежь раскрыл окно, впуская внутрь порывистый ветер. Да, он был резок и довольно груб, дал волю эмоциям, что было неприлично. Ему нужно было остыть. Снаружи проносились поля и реки. Снейп наблюдал, как они стремительно уносятся вдаль, поэтому не сразу заметил на стекле отражение светловолосой девушки.
— Здравствуй, рад тебя видеть, — силуэт кивнул, и Сев почувствовал кольцо теплых девичьих рук на своей талии.
— Я скучала по тебе.
— Я тоже.
Они немного помолчали.
— Как давно ты пробудилась?
— В семь лет. Тогда я просто поняла, что стала другой.
Северус сжал ее ладонь. «Тогда же, когда и я…»
— Нас что-то пробудило… Нас всех что-то пробудило.
— Зачем? Наше прошлое. Сон. Кошмар. Зачем все это?
Он повернулся к Одли лицом.
— Прости меня. Прости, что не исполнил обещание. Пожалуйста…
* * *
Он наблюдал за ней издалека. Редко проявляющая эмоции, но всегда дружелюбная, спокойная и нежная, она казалось ему чем-то большим, чем искусным изобретением. Она была живой. По-настоящему живой. Каждый раз приходя сюда, Рейвен удивлялся тому, как искренне она радуется его возвращению.
Вечная пленница этого места, Хранительница Сна Охотника, специально созданная для этой цели, Кукла казалось чем-то стабильным и надежным в этом безумном мире. Но при взгляде в ее глаза у Охотника почему-то сжималось сердце.
Первые догадки появились после второго погружения.
Он увидел ее молящейся возле очередной надгробной плиты. Рейвен так привык к этим кускам камня, что и забыл: это место было не только местом отдыха, но и кладбищем, и напоминанием о других охотниках. Умерли ли они, достигнув отчаяния, или им все же удалось выскользнуть из кошмара, надгробие было единственным напоминанием об их существовании.
Рейвен тихо подошел к Кукле, дабы послушать ее молитву, но в этот раз она заметила его приближение. Повернув голову, она кивнула в знак приветствия и устремила взор обратно:
— Эта плита воздвигнута в честь Охотника, которого я когда-то знала. Сон пленил его, но не сломил, и в итоге он увидел свет зари… Я молюсь о том, чтобы ты нашел свое предназначение в реальном мире.
Он присел рядом, провел рукой по шероховатому камню. Слова были полустерты, но пока различимы.
— Интересно, если я пробужусь второй раз, то тут будет два надгробия или все же останется это?
Кукла в изумлении распахнула глаза, и Рейвен, глядя в них, понял, что тонет.
— Зачем? — лишь одно слово, и по ее щекам потекли настоящие слезы. — Зачем ты вернулся?
Охотник пожал плечами.
— Может, мое предназначение здесь еще не завершилось?
Вот только… все повторилось. Восход Кровавой Луны, убийство Леди Марии, смерть Страдающего Охотника в рыбацкой деревне, смерть дочерей Гаскойна. И его выбор.
— Интересно, что будет, если я откажусь?
Кукла вопросительно посмотрела на него.
— Что будет, если я скажу «нет» Герману?
Охотник с тоской смотрел на горящее здание. Чем ближе к пробуждению, тем больнее было находиться здесь.
Кукла пожала плечами.
— Твой ответ не понравится ему. Ты его расстроишь.
— Знаю. Только… Хватит ли мне смелости противостоять ему? Прошу, ответь на вопрос: старик помнит все? — Рейвен задумчиво покрутил пальцем. — Эти петли?
— Я… не знаю, — Кукла слегка вздрогнула, — мы с ним никогда не говорили на эту тему. И… ты первый охотник, кто вообще заметил это.
— Ясно, тогда я поговорю с ним.
Все провалилось.
— Ты должен принять свою смерть. Вырвись из плена ночи.
Это пробуждение было самым болезненным. Адски жгло в груди, а он смотрел, как горит Мастерская. Первый Охотник был очень быстр и силен. Рядом с ним Найттанд чувствовал себя глупым мальчишкой. Но в этой бесконечной смене кошмаров и пробуждений он стал лучше понимать старика.
Его боль.
— О, Лоуренс… Почему ты так долго… Я стал слишком стар для такого. Боюсь, теперь я мало чем могу быть полезен.
Его тоску.
— О, Лоуренс… Мастер Виллем… Кто-нибудь, помогите мне… Освободите меня, пожалуйста, кто-нибудь… Пусть закончится этот сон… В ночи ничего не видно… О, кто-нибудь, пожалуйста…
Его непринятие отказа Рейвена. Герман просто не хотел, чтобы он остался здесь и бесконечно убивал чудовищ. Не хотел, чтобы он остался в бесконечном кошмаре.
Рейвен изо всех сил ударил по надгробному камню. Ну почему? Почему он испытывал жалость? Сначала к Кукле. Затем к этому старику…
Он слишком мягкий. Пытался всех спасти. А жалость — это проблема для Охотника. Начнешь жалеть других — начнешь жалеть и себя, а это конец!
Лучше бы он вообще не испытывал чувств.
Когда тело Первого Охотника рухнуло ему под ноги, не было ни радости, ни горя. Было лишь осознание, что старик наконец-то обрел истинный покой.
Золотое сияние в кроваво-грязных небесах стало чем-то новым в этой бесконечной петле. Рейвен повернул голову к аномально-огромной багровой Луне и обомлел.
Великий? Во Сне Охотника?
Тело двинулось само по себе. Этот Великий был мерзок, как и все ему подобные, но он отличался от остальных. Он притягивал к себе, и этому невозможно было противиться. Рейвен чувствовал себя будто в непроницаемой толще воды. Словно потерпевший кораблекрушение, он медленно опускался на дно Океана.
Существо мягко приземлилось на костлявые лапы, его безглазая черная морда была направлена в сторону охотника. Зияющий рот, будто какая-то щель, распахнулся, и тонкий слух Найттанда уловил нечто.
Мнение, что Великие беззвучны, ошибочно. У них свой язык, своя речь, но он недоступен простому смертному. Рейвен слышал шум воды, но это нельзя было сравнить ни с шумом дождя, ни с шумом волн. Этот звук был одновременно тише и мощнее, глубже, сильнее, будто китовая песнь.
Давление Силы, древней, будто само время, абсолютной, было непреодолимо.
* * *
Северус нахмурился. После встречи с Присутствием Луны воспоминания становились отрывочными, окутанными мглой, будто после Великого ничего и не было.
Но что-то точно было. Ведь он как-то попал сюда. Северус напряг свою память: в его воспоминаниях было нечто неправильное, но сознание никак не хотело выстраивать отдельные эпизоды в одну хронологическую линию. Он перевел взгляд на Одли: то, что Кукла оказалась в этом же мире, радовало. Она стала настоящим человеком: живым, эмоциональным, и если вспомнить ее рассказы, искренне любящей свою семью и друзей. А ведь во Сне Охотника она была лишь эхом, отголоском личности человека, который давно умер. Но все же Кукла имела свой характер, отличный от Леди Марии.