– Да, кстати, – сказал он, роясь в кармане застегивающегося на молнию свитера. – Я кое-что тебе принес.
Это оказался пакет с орехами, вроде тех, что раздают в самолетах. У ее матери была подруга, которая работала в "Объединенных авиалиниях", и она обычно приносила домой хозяйственные сумки, полные орехов.
Мысли о матери напомнили ей о тех прекрасных днях, которые они проводили здесь все вместе, пока мать и отец не разошлись. Даже мать обычно расслаблялась, напевая себе под нос, готовя им постели, и шутила, что надеется на то, что их не завалит снова снегом. Иначе она рехнется от старых записей Коула Портера, которые обожал отец. После ужина они играли в карты или в китайские шашки и грызли слегка подгоревший поп-корн, которые она и Бен жарили на открытом огне.
Ханна почувствовала, как слезы жалят ей глаза, и смахнула их. Бессмысленно и глупо вспоминать старое. Ей не хотелось воскрешать пережитое. Проклятие! Если бы желания могли исполняться, то сейчас Грейс двигалась бы по орбите Сатурна, далеко отсюда!
– Спасибо, – сказала Ханна Крису, засовывая пакет с орехами под подушку. – Прости за ужин, тебе пришлось повозиться с тарелками?
– Твой отец помог. Я не знал, куда их убирать. – Он обвел комнату глазами. – Вы часто приезжали на дачу?
– Часто, пока родители не разошлись. Если бы это зависело от меня, я жила бы здесь круглый год.
Ей всегда казались безопасными эти места, где дикие гуси могли гнездиться, не опасаясь, что кто-нибудь их подстрелит.
– Как поживает твой приятель – ты не скучаешь по нему?
Ханна почувствовала, что залилась краской. После той ночи, после ругани с мамой, она убежала из дома и изо всех сил старалась даже не думать о Конраде. Она не могла, не должна позволять себе вспоминать неприличные подробности, приводящие в стыд и замешательство. Единственное, что она ясно помнила, это как Кон, слезая с нее, пробормотал: "Ты в порядке?" – и как она кивнула, будто произошло что-то незначительное, хотя на самом деле едва не разревелась…
– Кон и я совсем не такие, как они, – сказала она Крису. – У нас нет потребности проводить все время вместе.
Ханна с усилием моргнула и перевела взгляд на стену над ее кроватью. На гвоздях привязанными за шнурки висели все коньки, на которых она каталась, начиная с шестилетнего возраста. Зачем люди вырастают и все меняется?
– А как все было… До того, как твои родители расстались? – услышала она вопрос Криса.
– Нам было здорово вместе – ну, в большинстве случаев. Пока мама не начала собственный бизнес. После этого ей стало некогда ездить за город. По крайней мере, они нам так объясняли. Настоящая причина заключалась в другом.
Она перевернула коробку «Скрэббл» вверх дном, и деревянные фишки каскадом посыпались на потертое покрывало. Укладывая свою линию, она обнаружила, что вытянула «Z» вместо «Y». Ну, ладно, возможно, в следующий раз удастся вытянуть «Y» или пустую фишку.
– А как у тебя? Бьюсь об заклад, что ты скучаешь по отцу.
– Я вижу его каждую неделю. Чаще мы проводим время в городе, но у него есть загородный дом в Ист-Хемптоне. Не такой, как этот, современнее. У него он появился после развода.
Он затих, будто погрузился в себя.
– Тебе не очень нравится мой отец, не так ли? – спросила Ханна, когда пауза слишком затянулась.
Он пожал плечами, сделал вид, будто погружен в игру, и наконец произнес:
– Мне кажется, это уравнивает нас с тобой.
– Я не думаю, что если мы объявим голодовку, из этого получится что-нибудь хорошее, – вздохнула Ханна.
Словно в ответ ее желудок заурчал.
– Мама и так считает меня странным, а если я перестану есть, мне придется полжизни провести на кушетке у психотерапевта.
– Я так не думаю, – сказала Ханна. – Не вижу в тебе ничего странного.
Он уставился на свои буквы, но она почувствовала, что он рад, так же ясно, как если бы Трикси завилял хвостом.
– Есть такое слово Е 3 О П?
– Только с первой буквой «Э», но тогда получается имя собственное, а это не считается.
– Ханна?
Он поднял глаза, и когда свет упал на его лицо, она в уголках глаз увидела маленькие слезинки.
– А?
Она притворилась погруженной в игру.
– Ты когда-нибудь думала о том, насколько бы им легче жилось без нас? Я хочу сказать, что раньше он заботился о твоей матери, правильно? Теперь она – история. Возможно, следующая наша очередь.
– С детьми не так, – сказала Ханна, но его слова ледяным пальцем провели по ее сердцу.
– Мой отец всегда говорит, как сильно он меня любит, но когда мы вдвоем, он только и расспрашивает о маме. Ему хочется знать, говорит ли она о нем и не собирается ли выходить замуж за этого зануду… извини, за твоего отца.
Он понурил голову, и его темные волосы упали на лоб.
Волна жалости, которую она почувствовала к этому мальчишке, который до этого вызывал в ней раздражение, откинула ее назад. Ханна поняла, что он страдает так же, как и она, может, даже больше.
– Послушай, я проголодалась, – сказала она. – Я могла бы съесть полдюжины цыплят, но согласна на все, что бы там ни осталось. Как ты думаешь, ты бы смог украдкой принести мне что-нибудь?
– Конечно. Но ведь ты не наказана и ничего такого в это роде. Я думаю, они переживают из-за того, что случилось.
– Да, но теперь назад дороги нет, если даже я частично была не права.
Крис спрыгнул с кровати, и фишки в беспорядке посыпались по доске.
– Пойду взгляну, что осталось в холодильнике. Насколько мне известно, там уйма мороженого.
– Только если оно без орехов. И еще, Крис…
– Что?
Направляясь к двери, он повернулся к ней вполоборота, смахивая волосы с глаз.
– Спасибо, – сказала она тихо.
– Не стоит.
– Только не забывай, что разговариваешь с чемпионкой Нью-Йорка по «Скрэббл». Я разобью тебя в пух и прах, когда вернешься.
Ухмыльнувшись, он вышел. Секунду спустя она услышала, как он спускается по старым деревянным ступенькам. Ханна подумала: возможно, удастся пережить эту неделю, несмотря ни на что.
За ужином, проходившем в полнейшей тишине, Грейс сдерживалась и не давала гневу вырваться наружу, но теперь, когда они шли по тропинке вдоль дома, утопая в снегу, она сорвала весь гнев на Джеке.
– Джек, как ты мог? Из-за тебя Ханна теперь ненавидит меня еще больше!
– Вы с Ханной разбирайтесь сами, – сказал он таким ледяным тоном, что ее обдало таким же холодом, как от воздуха, который щипал ее щеки, – но пока ты под моей крышей, я не позволю Ханне обращаться с тобой грубо.
– Понятно, – сказала она. – Пусть Ханна мне грубит, лишь бы не в твоем доме.
Джек вздохнул – уж не с раздражением ли?
– Грейс, ты извращаешь мои слова. Зачем все усугублять?
– Усугублять?! – закричала она. – Но этим занимаешься ты, Джек. Ты не хочешь замечать, что происходит у тебя под носом! Если бы ты поговорил с ней перед этим… объяснил ей… – она сглотнула, – что я не просто какая-то подружка, которая должна исчезнуть к следующему Рождеству…
У Грейс перехватило дыхание. А если Джек сейчас скажет, что у него нет никаких планов по поводу того, где они все проведут следующее Рождество?
– Грейс…
Голос его упал, и она почувствовала, как что-то дурное надвигается на нее – что-то такое, от чего ей необходимо немедленно избавиться. Он схватил ее за руку.
– Послушай меня. – Он слегка задыхался. – Я хочу, чтобы мы оставались вместе не только сейчас, но и через год.
– А потом? – с вызовом спросила она.
Он молчал, и ей показалось, как будто холод просачивается через теплый жакет прямо в сердце.
– Я всегда был честен с тобой, Грейс, – сказал он. – Правда в том, что есть много такого, в чем я еще не уверен.
– Ты имеешь в виду детей?