– Это необязательно. – Она рассмеялась, приглашая его в гостиную. – Выпьешь чего-нибудь?
– Нет, спасибо. Мне же еще ехать домой, ты не забыла? Ему не удалось скрыть нотки раздражения в голосе.
Нола всегда напоминала ему, что нужно ехать, только он собирался уснуть на ее широкой и теплой кровати: нельзя, чтобы девочки застали их в одной постели.
– Правильно. Я забыла.
Она опустилась на диван рядом с ним, протянув руку, чтобы пройтись пальцами по его волосам, словно он ребенок. Бен чувствовал, как в нем растет возбуждение, но в то же время хотел приостановить развитие событий и взять в свои руки управление этим неудержимым поездом, в котором он чувствовал себя не более чем пассажиром.
Он притянул ее к себе, но почувствовал, как она отталкивает его с беззвучным смешком, в котором слышался легкий намек раздражения.
– Эй, куда мы так спешим? – поинтересовалась она. – У нас же масса времени. – Она скрестила руки на груди. – Так о чем ты говорил? О рукописях?
– Большинство из них скучны для тех, кто не занят в этом бизнесе. А откуда такой внезапный интерес?
– А почему нет? – уклонилась она от прямого ответа. Он задумался: к чему она клонит? И вдруг его осенило.
– Это о моих авторах ты хочешь знать или… о Грейс? Она нахмурилась, сосредоточившись на нитке, которая вылезла из диванной подушки.
– Я… я тут размышляла.
Его сердце забилось медленными глубокими ударами, от которых застучало в голове.
– О чем?
– О тех письмах. Я подумала, правильно ли я делаю, что держу их у себя. Может, есть смысл передать их Грейс?
Бен чуть не подпрыгнул. Что ответить? Думай, думай… Выбрав тон, интонацию, которая должна была прозвучать как мягкая озабоченность, он спросил ее:
– Ты думаешь, это хорошая идея? Не дашь ли ты ей тем самым слишком много власти?
– Тебе покажется странным, но я ей верю.
– Я не говорю, что она попытается выставить тебя в дурном свете… – Бен начал потеть, и его кожа зачесалась. Но напряженная путаница мыслей разгоряченного мозга каким-то необъяснимым образом отливалась в правильные слова. – Видишь ли, Нола, как только Грейс сдаст книгу в издательство, именно «Кэдогэн» станет хозяином положения. Знаешь, цитаты часто вырывают из контекста и компонуют так, чтобы весь текст выглядел более сенсационным. Она наморщила лоб.
– Ты работаешь в «Кэдогэн». Ты хочешь сказать…
– Совершенно верно, – оборвал он ее. – Если ты отдашь эти письма мне, я позабочусь, чтобы наши юристы получили доступ к ним раньше, чем кто бы то ни было. Если я буду дирижировать всем и вся, – поверь мне, я съел на этом деле собаку, – весь контроль над тем, как будут использованы эти письма, будет в твоих руках.
Не слишком ли большая заинтересованность прозвучала в его словах? Нола одарила его насмешливым взглядом.
– Послушай, это еще что? Мне казалось, что мы с самого начала решили, что ты не станешь участвовать во всей этой заварухе.
– Конечно, я помню. – Он пожал плечами. – Просто я хочу помочь, и все.
– Ну, а я уже большая девочка. Ты мне не нужен. "Ты мне не нужен". Бен уставился на нее, не совсем понимая. До сих пор он не встречал женщины, способной сказать ему такое, да еще так бесцеремонно, как Нола. Почему она считает себя особенной?
Он видел ее замкнутое выражение лица, зеленые глаза, полные губы, подвернутые внутрь в уголках рта. Она так считает, подумал он, потому что она такая и есть.
Особенная.
Несмотря на то, что внутри он кипел, Бен заставил себя улыбнуться, хотя улыбка казалась приклеенной.
– Давай забудем об этом, хорошо?
Странно, хоть она и мешала осуществлению его планов, он все равно страстно ее желал. Больше, чем когда бы то ни было.
Он обнял Нолу, стараясь, чтобы его поцелуи были нежными, как касание перышка. Он горел, тупая боль от переполнявшего его желания охватывала все его тело, но он понимал, что не должен показывать этого.
Его язык метался по ее полным губам, наводящим на мысль о темных ягодах, лопающихся от переполняющего их сока. Ее чуть выдающиеся скулы, которые он видел, когда отрывался, чтобы перевести дыхание, отбрасывали тени на ее щеки, придавая ей еще более экзотичный вид и делая ее еще более таинственной.
Он взял в ладони ее груди, ощущая под блузкой их тепло и вес. Скользкая ткань, которая под его руками то собиралась в складки, то расправлялась, возбуждала его даже больше, чем обнаженная плоть. Он наклонился, чтобы взять напрягшийся сосок губами. Шелк под его губами постепенно увлажнялся. Она поежилась медленно, с удовольствием, бормоча его имя, шепча:
– Не останавливайся. О, пожалуйста, не останавливайся.
Но вдруг – шокирующе и болезненно для него – она остановилась сама. Упершись в его грудь, она отталкивала его.
– Бен, только не здесь. Девочки могут нас застать.
– Ты же сказала, что они уже спят.
Она рассмеялась. Низкий хрипловатый звук шел откуда-то из глубокой – и какой-то недосягаемой – ее части.
– Ты не знаешь детей. Она появляются в тот момент, когда их менее всего ожидаешь. Особенно если думаешь, что уже уложил их в постель.
– В таком случае…
Он взял ее запястья, пытаясь поднять и поставить на ноги. В этот момент ему хотелось, чтобы она была крохотной и легкой, чтобы он мог подхватить ее на руки и отнести в спальню. Но Нола противилась.
– Бен, нет.
– Почему нет, черт возьми?
– Я же сказала тебе, что Дэни больна. Я могу ей понадобиться. И предположим, что я с тобой, и мы… – Она замолчала, сделав судорожный вздох. – Разве это не может подождать? Неужели этим надо заниматься каждый раз, когда мы вместе?
Бен чувствовал себя расстроенным, злым и полным идиотом, стоя с твердой натянутостью ширинки брюк. Что за игру она затеяла?
– Ты хочешь этого не меньше, чем я, – сказал он угрюмо. Боже, да он говорил, как подросток из средней школы.
– Да, но я могу подождать.
Опять она не допускает его в свою жизнь. Но, черт возьми, он и не хочет делить с нею эти заботы. Вытирать липкие ручонки за завтраком, изображать заинтересованность, когда кто-то из детей бубнит что-то насчет школы.
И в то же время Бен обнаружил, что негодует на нее за то, что она отказывает ему в обладании самой малой частицей ее самой. Он так тосковал по ней, страстно желая обладать ею, здесь, сейчас, на ковре, заставить ее выбросить из головы все мысли о детях, пока она не выкрикнет его имя, пока не закричит, впиваясь ногтями в округлости его ягодиц, сжимая его, вставая на дыбы, все выше и выше, чтобы он поглубже вошел в нее…
Он быстро отвернулся, чтобы она не увидела, что его твердость не опадает.
– Ладно, неважно. Мне все равно пора ехать. Рано утром у меня завтрак с агентом, а я еще даже не просмотрел рукопись, которую она мне прислала.
– Бен. – Она встала. Ее глаза – почти на уровне его глаз – глядели спокойно и отнюдь не извиняющимся взглядом. Но рот кривился в улыбке, а слова были самыми теплыми. – Я могу перенести приглашение на другой раз? На завтрашний вечер? Почему бы тебе не прийти на обед, чтобы девочки узнали тебя получше?
Он хотел было отговориться, предложить пообедать где-нибудь в городе или приехать после того, как девочки уснут. Но что-то в том, как она присматривалась к нему, заставило его кивнуть и спросить:
– Во сколько?
Он вышел из дома и был на полпути к машине, когда вспомнил, что она так и не сказала, решила она отдать Грейс письма Траскотта или нет.
16
Был уже седьмой час, когда Грейс вернулась домой из библиотеки на Сорок второй улице, где провела целый день, роясь в старых журналах и газетах в поисках фотографий ее отца и Маргарет. Ей удалось найти только одну – не очень четкий снимок репортера ЮПИ, на котором они спускались по лестнице здания Сената. Маргарет шла, соблюдая приличия, позади отца на один-два шага и несла папку с документами.
Если бы не письма отца к Маргарет, она навсегда осталась бы известна лишь как его многолетняя официальная помощница. Тогда стоит ли огород городить? К чему, думала Грейс, приведут все ее поиски? В лучшем случае она поймет – что Маргарет смогла дать отцу, чего мать или не сумела, или не захотела дать.