Но сегодня Ханна, которая обычно могла проглотить половину огромной пиццы, сочащейся сыром «моцарелла», съела лишь кусочек и сидела, отщипывая понемножку от второго, в то время как Джек съел гораздо больше, чем ему следовало. Больше, чем Ханна, неукоснительно следившая за содержанием холестерина в пище, позволила бы ему съесть – не будь она так поглощена собой.
Когда она была маленькой, они танцевали с ней в гостиной под песню Патти Пейдж «Теннесси-вальс». Ее крохотные ступни покоились у него на ботинках. И она хихикала, вцепившись в его брюки, чтобы не свалиться на пол. И тогда, глядя на взъерошенную головку дочки, на цветастую ночную рубашонку, задравшуюся на худеньких коленках, он ощущал себя одновременно и беспомощным, и достаточно сильным, чтобы защитить ее.
Он хотел защитить ее и сейчас. Но Ханна вела себя так, будто была с ним едва знакома. Только когда официант начал убирать со стола, Джек отважился обратиться к ней.
– Как у тебя дела с Конрадом? Сдается, я не слышал его имени в последнем хит-параде?
Он улыбнулся, скрывая волнение.
Ханна посмотрела на него в первый раз за весь вечер.
– Не знаю, – ответила она, искусно разыгрывая равнодушие, – я не видела его в последние дни, разве что в школе.
Джек выдержал паузу.
– Хочешь сказать, что вы теперь не дружите? Ханна закатила глаза.
– Папа, ты такой старомодный. Никто так теперь не говорит. В любом случае не уверена, что мы когда-либо, как ты сказал, "дружили".
Она вытерла подбородок аккуратно сложенной салфеткой.
– Неужели?
– Он вообще-то не в моем вкусе. Мечтает о том, чтобы стать адвокатом и заработать гору денег.
– Все равно, можно влюбиться и в человека, который не в твоем вкусе.
– Ты имеешь в виду себя и Грейс?
Ханна произнесла это якобы шутливым тоном, при этом грустная улыбка тронула уголки ее губ, но Джек воспринял это как колкость.
– В некотором роде да, – ответил он сдержанно.
– Папа, сейчас девяностые годы! Ребята моего возраста больше не ходят на свидания. Мы просто общаемся. Тебе кто-то нравится, а ты нравишься ему. Что ж, отлично. Но это не обязательно что-то серьезное.
Если, разумеется, вы не спите друг с другом, подумал Джек.
– Ханна, я могу принадлежать к другому поколению, – начал он осторожно, накрыв ее руку ладонью, – но одно я знаю точно – если ты вступаешь в какие-то отношения с кем-нибудь, какими бы случайными они не казались, у тебя обязательно появятся какие-то чувства, определенные ожидания.
– Папа, не надо! Я уже не хожу в детский сад.
– Я знаю… Потому что, если бы ты была в детсадовском возрасте, я бы не выпустил тебя из дому одетой так.
Изношенные джинсы «Ливайс» выглядели так, будто их пропустили через бумагорезательную машину. Просторный черный свитер из ягнячьей шерсти – с такими огромными дырками, что он мог бы просунуть в них палец. Но, по крайней мере, волосы у нее были вымыты и аккуратно расчесаны – темные шелковистые волосы, ниспадавшие волнами на спину и плечи.
Джек вспомнил, как каждое утро перед школой он заплетал их в две косички. Иногда – по несколько раз, чтобы волосы были разделены ровно, именно так, как ей хотелось.
– Я просто не хочу, чтобы тебе было больно, вот и все.
Ханна сидела молча, растирая пальцами сыр, прилипший к столу. В пиццерии стало шумно и многолюдно. В соседней комнате кто-то запел в микрофон бодрую песенку.
– Папа, к чему ты клонишь? – спросила она, прищурившись.
– Другими словами, "отвали, папа".
Ханна усмехнулась.
– Где ты услыхал это?
– Да где я только не бываю…
– Потрясающе!
– Так ты не?.. – "Беременна?" Слово едва не сорвалось у него с языка. – Ты не озабочена чем-либо?
Она пожала плечами.
– С чего ты взял?
– Не знаю… В последнее время ты на себя не похожа. Глаза у Ханны сузились.
– Ты разговаривал с Грейс?
– О тебе? Почему ты так думаешь?
– Не знаю. Просто интересно.
– А Грейс знает о тебе что-то такое, чего не знаю я? Ханна просто пристально посмотрела на него, нахмурив брови, так что они сошлись у нее на переносице.
– Понятно. Она заставила тебя пообещать, что ты ничего не скажешь!
– Ханна, это была не Грейс…
Он чуть не выпалил правду, но осекся.
– Ох, папа. Тебя ведь видно насквозь. Ну почему ты просто не скажешь правду? Ты знаешь о моих глупых страхах насчет беременности, потому что Грейс сказала тебе.
Она понизила голос, но Джек все равно почувствовал всю силу ее гнева.
– Мне не нужно говорить с Грейс, чтобы понять, что ты юна, красива и так же интересуешься мальчиками, как и они тобой. Одно не изменилось с тех пор, когда я был юношей, – подростковые гормоны вырабатываются в большом количестве.
Ханна даже не улыбнулась его попытке разрядить обстановку. Она продолжала смотреть на него в упор. Ее глаза, окаймленные черными ресницами, казалось, стали еще темнее и больше, придавая лицу нежный, но какой-то болезненный вид.
– Господи, как я могла! – Она вскочила, испугав Джека. – Не могу поверить, что купилась на это! – Пятна румянца окрасили скулы. – Она притворилась, что она мой друг. А сама побежала к тебе и донесла.
Эх, как глупо все получается, подумал он ошарашенно.
– Ханна, это не Грейс…
– Если не она, то кто? Я знаю, это Грейс! Она ненавидит меня. Ты что, не видишь, как она меня ненавидит?
Она плакала, и ее ресницы намокли от слез. Ханна, которую он не видел плачущей с того самого дня, как он уехал из их дома, когда она рыдала и умоляла его не уходить. Его воспитанная маленькая девочка теперь вытирала нос рукавом, забыв о существовании носового платка или хотя бы салфетки.
Сердце Джека разрывалось от сочувствия к ней. Но нельзя позволить, чтобы Грейс подвергалась нападкам. С другой стороны, если он выручит Грейс, придется нарушить обещание, данное Бену. Что он скажет тогда сыну? Их взаимоотношения и без того были непростыми.
– Грейс вовсе не ненавидит тебя. – Джек был осмотрителен в выборе слов. – Поверь мне, она не имеет к этому отношения!
Ханна судорожно вздохнула и бросила на отца взгляд, поразивший его. Как будто он предал ее каким-то страшным образом.
– Ханна…
– Ох, папа…
У Ханны перехватило дыхание, как в тот день, когда он ушел навсегда из их с Натали дома и дочь простилась с ним…
– Вот как мы это сделаем. – Ти Фитчнер изобразил в воздухе перед собой воображаемую витрину. – Врезка с фото Грейс и фотографией ее отца – большего размера, а прямо между ними – небольшая вставка с фото Нолы Эмори. Мы можем сделать уменьшенный вариант для стендов в магазинах и для плакатов.
Глядя, как эмоциональный директор по маркетингу издательства «Кэдогэн» размахивает карандашом и жестикулирует, Джек вспомнил, как Грейс позвонила ему несколько дней назад, приблизительно за час до того, как Корделия должна была приехать в ресторан.
– Джек, они у меня – письма отца! Грейс задыхалась, будто долго бежала.
– Нола?..
– Да. Она только что ушла. Не знаю, что заставило ее передумать, но она… она хочет, чтобы я использовала их. Теперь мы можем опубликовать подлинную историю жизни моего отца. О, Джек, понимаешь ли ты, что это будет означать?
Он понимал, что это будет многое значить, и не только для Грейс, но и для него самого.
За последние дни, пока Грейс что-то переписывала в книге и делала вставки, он запустил издательскую машину на полный ход. И сегодняшнее совещание показало, что он был не единственным, кто возлагал большие надежды на "Честь превыше всего".
Рейнгольд, может быть, теперь ты отвяжешься от меня?
Единственным минусом было то, что к тому времени, когда книга будет издана, они потеряют часть стартовой скорости, вызванной шумихой вокруг истории с Нолой. Джек все еще удивлялся, как быстро это дело вышло наружу. Это сделал кто-то из «Кэдогэна» – может, тот же самый болтун, который обеспечил утечку информации о Неде Эмори? Это мог быть кто угодно – редактор в одном из книжных клубов или агент Грейс, проталкивающий эту историю в Голливуд. Такую сенсацию практически невозможно удержать в секрете.