Сисси умолкла на миг, и на международной линии остались слышны лишь писк и щелчки. Потом раздался вопль Сисси, от которого у Корделии чуть не лопнула барабанная перепонка.
– Ма-а-а-ма! Как ты можешь так говорить! Он ведь отец твоих внуков!
– Тем хуже! Ты прекрасно знаешь, что я всегда была о нем невысокого мнения. Когда ты привела его к нам домой, я сразу поняла, что это пустой человек. А его хвастовство!
– Ты считаешь Бича лжецом?
– Ну, если он не лгал тебе, когда лечил триппер, тогда я не знаю, кто, по-твоему, может считаться лжецом.
– Я просто не могу поверить в то, что слышу. Я убита горем, а ты ведешь себя так, будто уход моего мужа – самое лучшее, что могло со мной произойти! Неужели тебя это не волнует?!
Голос Сисси зазвучал трагически-обиженно, и в каком-то озарении, снизошедшем на нее помимо ее воли, Корделия увидела все глазами Бича – хныканье Сисси могло измучить его, как мухи могут довести корову до бешенства.
Корделия глубоко вздохнула.
– Ну что ты, Сисси, конечно, это меня волнует.
– Нет, не волнует! Ты сама сказала, что никогда не любила Бича! Поспорим, ты пойдешь сейчас к Грейс и вы будете хохотать до колик надо мной!
Дочь сорвалась, и в таком состоянии ничто не могло остановить ее.
– Сисси, ты не понимаешь, что говоришь. Корделия чувствовала, что вот-вот ее голова расколется пополам.
– Если я не могу рассчитывать даже на малейшее сочувствие со стороны своей ма…
– Прекрати! – вскричала Корделия. – Прекрати немедленно!
В наступившей тишине телефонная линия гудела, как огромный рой насекомых. Африканская маска с веревочными тесемками, свисающими, как грязные волосы, взирала гневно со стены, словно обвиняя в чем-то. И все же Корделия не ощущала себя виноватой. Она чувствовала себя… хорошо. Она должна была сказать Сисси то, что думала еще много лет назад.
Сисси опять разразилась рыданиями, и это напомнило Корделии, как сильно дочь нуждалась в ней.
– Я только хотела, чтобы ты мне помогла! – завывала Сисси. – Ох, мама, я не з-знаю, что де-е-е-лать.
Корделия поняла, что впервые с того момента, когда она родила – в один из самых жарких дней в истории Манхэттена – девочку весом четыре в половиной килограмма, которую назвала Кэролайн в честь ее бабушки по материнской линии, ей больше не хотелось опекать младшую дочь.
– Тебе придется подумать самой, – сказала она мягко.
– Ты хочешь сказать?..
– Да. Пора самой решать, что делать.
– Но как же я?..
– О, ты выживешь, Сисси. Это точно.
– Что ж, спасибо и на том! Корделия услышала щелчок в трубке.
Она почувствовала себя виноватой. Она была излишне сурова. Это встреча с Нолой Эмори сделала ее раздражительной! Может быть, следует если не взять свои слова обратно, то хотя бы смягчить удар? Конечно, Сисси нужно стать самостоятельной. Но Корделия должна успокоить ее: мать всегда будет с ней и будет любить, несмотря ни на что.
Она подняла трубку, но не успела набрать первую цифру, как послышался мужской голос, заставивший ее вздрогнуть. Затем заговорил Крис, но более мягко и нерешительно.
– Джек, моя мама у тебя? – Крис говорил по параллельному телефону из спальни. – Я звонил домой, но она не отвечает. Я подумал, может, она у тебя?
– Честно говоря, Крис, я не видел ее уже несколько дней. – Голос Джека звучал напряженно и печально. – Я могу тебе чем-нибудь помочь? У тебя все в порядке?
– Да, конечно. – По голосу Криса можно было понять, что все было совсем наоборот. – Ты, наверное, слышал… я собираюсь теперь жить у папы.
Наступила короткая неловкая пауза, потом Джек сказал:
– Нет, я об этом не знал. Но уверен, что твоя мама будет по тебе скучать, ты ведь знаешь, что дороже тебя у нее никого нет.
Внезапно перед глазами Корделии появился Джек, энергично расправляющийся с едой в ресторане, как паровоз, которому необходимо пожирать уголь, чтобы мчаться по рельсам дальше. Не красавец в общепринятом смысле слова. Но, за исключением Уина, она никогда не доверяла мужчинам, наделенным чем-то большим, чем обычная привлекательная внешность – мужчинам, которые притворяются, что разглядывают витрины магазинов, а сами тайком восхищаются своим отражением. Если бы Джек Гоулд прошел мимо магазина, он бы подумал прежде всего, сколько стоит его арендовать, кому он сдан и нельзя ли использовать его в своих интересах.
И все же во время того напряженного ужина она ощутила его доброту и великодушие. Заметила его нежную заботу о Грейс, разглядела, как он улыбался ее подруге Лиле, разговаривая с ней так, будто она была одним из его приятелей в издательстве. А теперь он старался изо всех сил уладить ситуацию с Крисом.
– Я знаю, что мама любит меня, – услышала Корделия слова внука. – Нечего мне напоминать об этом.
– Эй, не бросайся на меня – я просто думаю, что для тебя лучше.
– Наверное, самое лучшее для меня – жить с обоими родителями.
– Крис, это вряд ли произойдет, – ровным голосом произнес Джек.
– А почему ты так в этом уверен? – Голос Криса сорвался, в нем прозвучали высокие, почти женские нотки. – Спорим, ты не знал, что отец провел ночь с мамой? Что скажешь об этом?
О, Крис! Корделия прикусила губу, чтобы не вмешаться в разговор.
После долгого молчания Джек заговорил снова:
– Если это правда, твоя мама и я обсудим эту проблему.
Чувствовалось, что Джек потрясен до глубины души, однако он вел себя с Крисом достойно. Восхищение Корделии поднялось еще на одну отметку выше.
– А ты что, мне не веришь?
– Этого я не говорил.
– Тогда пойди и спроси ее! Пойди, спроси! Я хочу попросить всех вас, так называемых взрослых, об одном – не трогайте меня! Меня тошнит от людей, которые притворяются, будто я им очень нужен, а на самом деле им на меня плевать. Все, чего я хочу, это чтобы меня оставили в покое…
Корделия осторожно положила трубку и застыла, пораженная услышанным. Она знала – нужно что-то делать. Какие ужасные вещи Крис наговорил Джеку! Господи, надо же предупредить Грейс!
Корделия почувствовала, как холодная неприязнь к старшей дочери начинает таять.
Она быстро оделась. Застегивая пояс на светло-желтом вязаном платье, она заметила, что цвет его к платью совершенно не подходит. Все равно!
Когда Корделия шла по коридору к спальне внука, держась рукой за стену, чтобы не упасть, она внезапно поняла: что-то изменилось. Было очень тихо.
Корделия постучала в дверь. Нет ответа. Она постучала еще, на этот раз погромче. Каждый стук болезненно отзывался в ее голове.
Наконец она открыла дверь и осторожно заглянула в темную комнату. Кровать Криса была не застелена, везде валялась одежда и компьютерные диски. Никаких следов Криса. И собаки тоже. Он, должно быть, вывел Коди погулять. Выскользнул из дома сразу же после того, как закончил говорить по телефону. Слабое гудение доносилось только от светящегося монитора компьютера. Корделия подошла поближе и увидела, что он что-то напечатал… на экране… и это что-то не было, как она сперва подумала, началом его домашнего задания.
"Дорогой папа!
Я не могу жить с тобой. Не стану осуждать тебя, если ты возненавидишь меня за это. Просто не могу находиться между вами. Не ищи меня. Я позвоню как-нибудь, чтобы ты знал, что со мной все в порядке.
Крис.
P.S. Коди со мной. Не беспокойся".
Корделия бросилась в гостиную. Белый плюшевый ковер, в котором утопали подошвы, казалось, не давал ей побыстрее подойти к телефону, стоявшему на столике рядом с глубоким кожаным диваном.
Подросток. Совсем один в городе. С ним может случиться все, что угодно.
Она почти набрала номер Грейс, но передумала. Сначала надо позвонить в полицию. А потом уже ехать к Грейс, рассказать ей прямо о том, что случилось, успокоить ее.
Даже теперь, когда самообладание покинуло Корделию, как ускользает из-под ног ледяная дорожка, она твердила себе: "Все, да, все будет хорошо!" Разве не удавалось ей до сих пор сделать так, что все шло как по маслу и всем было хорошо? И если в последнее время ее жизнь вроде бы пошла не в ту сторону, что ж, просто надо позаботиться, чтоб она вернулась в прежнее русло. Потому что если не верить в себя, в свои возможности делать добро, для чего же тогда вообще жить!