Захлопнув деревянную решетчатую дверь, я ступил в центр. Дотронувшись до нежной кожи, я потерял рассудок. Будто тысячи восхитительных вин, будто миллионы сладкоголосых хоров, будто миллиарды дурманящих роз, сердце в груди взорвалось, пламенное, жаждущее великой любви, бесконечное. Весь мир, все небо и подземелье слились для меня в одной точке, и в цветущем, одном единственном лице я увидел Бога. Бога таковым, какой Он есть. Обнажая это юное, святое, божественное существо, я вдыхал райский запах, целуя розовые губы, выпивал ангельский напиток, сводящий с ума. Я держал Его за руку и жарко молился, я припадал к Его ступням и обмывал их слезами счастья, я прижимал Его к себе и пытался навечно сохранить в сердце. Глубоко верующий, глубоко чувствующий, я проникал, проникал в сокрытые и недоступные места. Темные локоны расплескались по подушке, закрывая Его щеки, рдеющие от каждого моего движения. Касается так легко, так нежно, словно Его не существует вовсе, но Он здесь, и Он испытывает то же, что и я. Любовь. Великую и нескончаемую любовь ко всему, что есть на этой земле. И начинается эта любовь с Его горячего выдоха, жалящего мою кожу. И расцветает эта любовь с моего прорастания внутри Него. И уходит эта любовь во внешний мир с нашего священного блаженства, сладостных стонов, всеподчиняющих касаний, смятых простынь.
Полное, абсолютное, совершенное соединение с Богом таинственно свершалось в моей маленькой спальне, где я столько просил, столько страдал, столько обращался к Его великому вниманию. А мне лишь стоило найти Бога наяву. Найти и слиться с ним воедино.
Папочный монстр
Двенадцатый этаж. И это не предел. Если посчитать, сколько километров я намотал вверх-вниз за всё время работы в этом месте, это бы ровнялось расстоянию от Земли до Юпитера. К сожалению, работаю я не космонавтом.
Серые двери с постоянно надоедливым звуком открылись. Серый пол, отражающий всё, что находится на нем. Серые стены, на которых висят черно-белые фотографии знаменитейших творцов. Серые папки различных размеров безмолвно стоят на пыльных полках. В выходные дни офис становится пепельным царством, царством умершего всего. И я, как вечный его охранник, пробираюсь сюда и брожу в поисках неясно чего.
Кабинет не заперт. Вещи на своих местах, как я их и оставлял. Бросил сумку на кресло для гостей. Кожа скрипнула о кожу. Офисный стул устало опустился, встретив вес моего тела. Ноутбук с его хлопающими клавишами и несколько приветственных слов стандартного шрифта, зажегшихся на экране, едва не вызвали во мне рвоту. И почему я не могу провести эти дни со своей семьей, с веселыми детишками, с соседями-дураками, с престарелыми родителями? Наверное, потому что у меня никого нет. Тот же глухой стук плетущейся часовой стрелки доносится до моего уха. Глаза встречают знакомые до ненависти таблицы и своды расходов. Остается только вздыхать.
Час. Три. Пять. Всё это время сижу за столом не вставая. По привычке тянусь к месту, где должен стоять стакан с водой. Секретаря нет, и никто не позаботится обо мне. Сохранив один документ, отправляю его на почту директору. Я знаю: эта искусственная барышня с латиноамериканским именем прочитает его только в понедельник утром, когда явится в офис. Колени скрипят, как несмазанные петли в доме страха. Позвоночник хрустит, словно ломаемое дерево. Прошелся взад-вперед. Взял лейку, напитал скучные цветы на подоконнике. Поглазел в окно, где жизнь неслась быстрее скорости пули. Приступил к очередному отчету, неотдохнувший, голодный, раздраженный.