Я сел рядом, смотря на его поникшие плечи. Хочется сказать что-то хорошее, доброе, прекрасное, но слова-предатели застряли внутри и не желали выбираться на холод. Даже варежковые пальцы боятся дотронуться до него: вдруг он сразу вскачет, заворошит и укружит отсюда. Проходящие мимо, спешащие и слепые, люди скрипели снегом под ногами, что начинало раздражать. Они, одетые в темные пуховики и куртки, все такие похожие, одинаковые, конвейерные. Только внешность не единственное, что объединяет их.
Он обернулся ко мне, с заплаканными глазами, полными скорби, с громким, тяжелым дыханием, замерзший, красный, трясущийся. Растерялся. Всё, что мог выдать мой язык, прилипший к нёбу, прозвучало вяло и неубедительно. Но он согласился, бешено закивав.
Дверь открылась. Темный коридор. Слабый отблеск зеркала на стене. Сбросив ботинки, расстегнул замок его куртки, стянул её, шарф и противные сапоги. На лбу выступил пот. Хлопнул дверью, толкнув его в комнату. Бегая по кухне в верхней одежде, поставил чайник, отрыл запечатанную бутылку коньяка, достал из белого хранителя мороза хлеба и колбасы. Через пару минут кнопка потухла. Вода, пыша клубами пара, мягко влилась в кружку. Окрасилась в зелено-коричневый. Потемнела. Обдувая себя, выдвинув переднюю губу, шел в гостиную с подносом. На стол.
Подложив руку по щеку, двухметровый конь спал на моей кровати. Наконец я понял, что мне так мешает свободно двигаться. Повесил куртку на крючок, выключил свет в коридоре. Вернувшись, положил на кровать его ноги, свисавшие к полу, накрыл широким покрывалом, которое спасало меня в ледяные ночи. Выдохнув, я плюхнулся в кресло напротив стола. Краснота его щек исчезла, лишь легкие розовые пятнышки говорили о его недавнем пребывании на улице. Рыжина бороды, казалось, поблекла, устав от всего, что происходит с её хозяином. Синеватые веки слегка подрагивали, под ними глаза цвета стекла видели сон. Жаль, что узнать его мне не дано. Хорошо бы потом спросить о нем. Вик схватил пальцами покрывало и как можно ближе прижал его к лицу, видимо, ощущая мой взгляд на себе. Мне захотелось смеяться. Но, конечно, этого не сделал. Облокотился на ручку кресла, едва держась за реальность.
Глаза закрылись в тот момент, когда снова принялся рассматривать его всклокоченные волосы. В голове поплыли туманные образы и мысли. Я примерно представлял, о чем состоялся его разговор с родителями. И они его не поняли, не приняли такое решение. Особенно мать, истошно крича, обвиняла своего ребенка во всех грехах мира. Отец лишь молча отрекался от сына, качая в такт бесконечным восклицаниям женщины. Сестра равнодушно смотрела на него из своей комнаты, скрывая в душе радость. Наверное, она одна, кто пытался встать на его место. Но не так явно, чтобы гнев матери не перекинулся и на неё. Вся семья против него. Он обессилел. Сидел дрожа, и слезы медленно жалили его лицо. Не хотел ничего мне рассказывать, чтобы не расстраивать и не волновать. Упрямый болван.
Всё-таки хорошо, что я предложил ему зайти ко мне. Пусть они там успокоятся, всё обдумают и снова примутся за ругань. Им ничего другого не остается. Потому что они ничего не умеют. Сделают вид, что потеряли его, подадут заявление в полицию, его без проблем найдут, и тогда уже нас обвинят во всех трагедиях на планете. И климат портится из-за наших чувств, и голодные люди гибнут от наших теплых взглядов друг на друга, и ракеты не летают, потому что мы держимся за руки, и пенсионный возраст повысили, ибо нам нравится валяться в снегу. Да, все беды из-за нас двоих.
На самом деле, каждый из нас скрывает что-то. Не потому что мы не доверяем человеку, не потому что думаем, что это лишнее, никому не нужное. Нет. Просто потому что эту боль надо нести самому. И даже если ты разделишь ее с кем-то, легче не станет, проблема не исчезнет, тысячекилограммовый камень не сдвинется с груди. Вот и он, решаясь затопить всё в себе, беспомощно смотрел мокрыми глазами. Скрывает и жертвует. Каждый из нас в тайне чем-то жертвует. Он никогда не носит перчаток. Приходит убитый, с помутненным взглядом, с поникшими уголками рта. А сейчас спит: изнурительно устал. Обидно, что я почти ничего не могу, но их давление будет увеличиваться каждым днем. Останется только держать его за руку.
Открыл глаза, когда стрелки на часах показывали острый угол на правой стороне. Кружка блестела белизной. Поднос чист. Постель пуста.
Победа
– Послушайте! Ведь…
Но она хлопнула дверью прямо перед моим лицом. Стереотипы и предрассудки берут верх над простотой и свободой. Запахивая пальто, вышел на улицу. В окне на третьем этаже мелькнуло дряблое лицо женщины, скрывшейся за кружевными занавесками. Сделала вид, что ушла. Но продолжает смотреть на меня и разглядывать. Сел во дворе на скамейку. Идти домой не хотелось, потому что не было желания нести Вику не очень приятные новости. Не хотелось оказаться тем гонцом, которому отрубают голову.