Тихонов с нетерпением ждал вечера и разговора с Тельманом. О чем будет беседа он догадывался. В комнату заглянул Кузя, заметив его напряжение и блуждающий взгляд, решил внести свою лепту.
— Мишка!
— Ну, чего тебе? — недовольно откликнулся Тихонов, оборачиваясь к маячившему над душой Кузьмину, в руках которого была черная тушь.
— Пух, смотри, я сейчас фокус покажу!
— Ну, чего там еще? Показывай быстрей! А то, мне некогда!
Кузя отвинтил крышечку и поставил открытый пузырек с тушью на стол. Извлек из кармана халата полиэтиленовый пакетик с сухим льдом. Сухой лед использовался при климатических испытаниях электронных блоков, его температура была ниже минус шестидесяти градусов. Куски льда приносили из заводской лаборатории в ящике или мешке, потом высыпали их в пенал из пенопласта и в нем морозили несколько часов электронные блоки, испытывая их на морозостойкость. Кузя вытряхнул небольшой кусочек льда в пузырек с тушью и отпрянул, довольный эффектом. Миша опешил. Подобного эффекта Миша отродясь не видел. Тушь закипела, забурлила, буквально на глазах и полезла наружу в виде грозди винограда, при этом образующиеся многочисленные черные пузыри лопались, и брызги разлетались в разные стороны.
— Серега, ну ты идиот! — только и успел кинуть Миша, резко отпрянув в сторону, спасая свой белый халат.
— Что у вас тут? — поинтересовался подошедший Федор Федорович, который из-за своего вечного любопытства тут же угодил под обстрел лопающихся пузырей. Черные пятна веером расползались по халату, превращая его в пятнистого ягуара.
— Чтоб ноги твоей в нашей лаборатории не было! — гневно заорал, выйдя из себя, Белов. — Великовозрастный балбес! Охламон!
Кузьмин накрыл пузырек с тушью крышкой, при этом изрядно перепачкав ладони, и быстренько выскочил за дверь.
Вечером Миша до последнего сидел за работой.
— Домой не собираетесь? — спросил Белов, борясь с непослушными пуговицами пальто.
— Еще немного задержусь, Данила Григорьевич обещал посмотреть, что у меня выходит. Хочу закончить сегодня.
— А-а, ну-ну, давайте, только до утра не сидите, хлопчики.
Лаборатория опустела. Миша орудовал паяльником, ожидая, когда Тельман сам начнет разговор. Тот распахнул окно и закурил.
— Ты меня знаешь, Мишка. Я человек слова и дела, до бабских сплетен не охотник. Но тут такое дело, тут, понимаешь, такое дело…
Тельман мучительно подбирал слова. И почему именно на него возложили эту миссию? Заботливых много, а разговаривать с Тихоновым никто не взялся. А тема уже давно муссируется, от одного другому, особенно стараются женщины. Если бы ему это Луиза сказал, он бы плюнул и внимания не обратил. Но тут — Изабелла. Изабелла врать не будет, и муру всякую передавать не станет.
Миша выпрямился. Он давно понял, о чем пойдет речь. Внутренне напрягся, готовясь к обороне.
— Миш, это насчет Лики. Может и враки все это, тебе лучше знать, но девчонка-то хорошая, жалко ее.
— Почему жалко?
— Ведь замучают бабы наши. В грязи вываляют, глазом не моргнув. Чего доброго, мужу ее донесут. Жизнь ведь поломают, понимаешь?
— Понимаю. А может ломать нечего, нет у нее никакой жизни с мужем.
— А это уже вопрос другой, личный, так сказать. Она об этом не говорит, никто ничего не знает, а как имя доброе вывалять в пакости — так на это охотников много. И ты тут не посторонний. Другое дело — разведись она. Никто бы не пикнул. Но так… — Тельман неодобрительно покачал головой. — Не дело, парень, не дело это.
Миша тяжело дышал, будто пробежал десять километров. Он знал, что однажды их отношения все-таки станут достоянием публики. Но так скоро? И кто уже пронюхал? Интересно, знает ли Лика? Если и знает, слова ему не скажет. Будет страдать в одиночку, молча, гордо запрокинув голову, но ему не станет жаловаться.
— Данила Григорьевич, я за эту девушку жизнь отдать готов. Пускай говорят, плевать я хотел. Она разведется, рано или поздно. Просто время нужно. Мы поженимся, все это вопрос времени. А рты сплетникам буду лично закрывать.
— И как? Как закрывать собираешься? Ходить из отдела в отдел и затыкать? Нет, не дело это. Ты ее младше, она замужем, ну что вы придумали? Молодежь, жизни не знаете. А если завтра разбежитесь, тебе ничего, а за ней шлейф будет еще ого-го сколько тянуться.
— Да никуда мы не разбежимся. Говорю же, люблю я ее.
— Да хоть сто раз люби, но хочешь ей добра — побереги ее. Если разводиться она вздумала — подождите до развода. Ну, чего вам сейчас всем глаза мозолить?