Утром просыпаюсь от дикого холода. Гусиной кожей покрыт, зуб на зуб не попадает. Лежу в палатке в одних плавках и сырых кроссовках на босу ногу. Рядом спящая Танька сладко сопит, любовь моего дружка Витьки. Интересная история, думаю, получается. С какой это стати, я у них в палатке околачиваюсь? А где же Витек? Высовываю нос из палатки. Раннее утро. Седой туман висит над поляной. Сырая трава кругом. Перед входом футболка моя мокрющая валяется с огромной прожженной на спине дырой. Никого не видно. Все по палаткам, похоже, разбрелись, дрыхнут. Только Витек, на переднем плане вниз лицом, отрубившийся, в стороне лежит на буханках хлеба. Спокойно возвращаюсь на его законное место. Прижимаюсь к Таньке, так теплее.
— Губа не дура! — хмыкнул завистливо Дудник.
— Пусти козла в огород! — отпустил комментарий, не выдержав, Димка Коротков.
Через пару часов меня расталкивает Пашка:
— Вставай пьянь, несчастная, — орет на меня, «замученного нарзаном». — Пойдем извиняться. Ты Николая вчера обидел!
— Какого еще Николая? Идите все к черту! — отмахиваюсь. — Не знаю никакого Николая! Дайте поспать! Опупели, скоты, совсем!
Одним словом, привел он меня в чувство и пошли мы извиняться в спортивный лагерь, который рядом в лесу раскинулся. Сижу на бревнышке у речки перед погасшим кострищем, жду. Пашка же, отправился к спортсменам договариваться. Вдруг, гляжу, из лагеря вываливает вот такая толпа любопытных, — Лешка Квасов развел руками. — Смотрят на меня, как на пришельца с других миров. А впереди этот самый Николай топает, бицепсами играет. Комплекцией чем-то на Тайсона смахивает, правда, физиономия подобродушнее будет и посветлее. Оказалось, я вчера у костра перепутал и вмазал не пацану, который меня ударил, а их тренеру, кандидату в мастера по боксу, Николаю. Слава богу, удар у меня спьяну не получился, попал ему в плечо, а то бы не сидел бы тут с вами…
Полог палатки откинулся, появился вернувшийся, окоченевший невеселый Тихонов, следом за ним ввалился его напарник, Андрюха Романцов. Михаил, молча, стал снимать «шаманский наряд».
— Чего ржете как гнедые кони в стойле? За километр слышно! — полюбопытствовал Романцов, пристраивая «эсвэдэшку» в «козлы». — Ну-ка, Квас, подвинься, дай у печурки покайфовать, старые косточки погреть!
— Что там слышно новенького, мужики? — полюбопытствовал Витька Дудник, ковыряя в носу.
— Погоди, дай, пацанам согреться!
— Чего это вас Сара ни с того, ни с сего сдернул на блокпост? Случилось, что? — спросил сержант Андреев, внимательно вглядываясь в сумрачные лица прибывших.
— Случилось…
— Что? Андрей! Не тяни кота за хвост! — накинулся Рубцов.
— Чего как не живые?
— Сердюка убили!
— Как убили?! — оторвался от письма Пашка Морозов. — Я с ним сегодня утром разговаривал.
— Тольку? Сердюка?
— Толика?
Все вскочили и обступили понуро сидящих у печки снайперов. Никто не мог поверить, что убили Толю Сердюка. Толика, который был поваром на кухне. Этого добродушного курносого увальня с наивными серыми глазами и детской улыбкой, который никогда не обижался на них и прощал им их выходки и обиды. Убили Толика, который, наверное, за всю свою жизнь даже мухи-то не обидел. Убили Толика, который, прочитав письмо из дома, потом полдня ходил зареванный. Толика, который по доброте душевной часто выручал ребят из родной роты. Убили Толика…
— Где?! — сержант Рубцов встряхнул понуро сидящего Тихонова.
— У блокпоста. Сгружал бачки со жратвой вместе с Малецким.
— Снайпер снял. В спину. Наповал, — добавил тихо Романцов, затягиваясь сигаретой.
— «Кукушка», сволочь, завелась! — шмыгнув носом, сказал Михаил. — Сначала думали, что с разрушенной водонапорной башни, а потом уж вычислили, с того берега из кустов выстрел был. Смеркаться стало. Так что, завтра, парни, пойдем трясти округу!