От Вислы до Эльбы изучал Сомов следы подкованных вражеских сапог. Почти ежедневно появлялись на прикладе его карабина мстительные засечки. Но разведчик так и не нашел детоубийцу…
БУДЕТ ЖИТЬ
В искромсанных вражеским огнем августовских сумерках саперы навели понтоны через Вислу. И хотя пикирующие бомбардировщики «Юнкерс-87» дважды разрушали переправу, за ночь на левом берегу великой польской реки все-таки укрепились наша пехота и несколько десятков артиллерийских батарей.
Всю ночь мокрые, уставшие солдаты упорно долбили ломами твердый верхний слой известняка, рыли окопы. К рассвету бойцы оборудовали на высоте 225,7 наблюдательный пункт командующему артиллерией корпуса. Пока саперы стелили надежное перекрытие из толстых бревен, полковник Дубов настойчиво спрашивал по телефону у своих подчиненных, сколько переправлено «огурцов» — так полушифрованно назывались снаряды. Сведения поступали безотрадные: полковник частенько ругался и твердо обещал с кого-то «снять штаны».
К Дубову неслышно подошел солдат. Из-под крутого, нависшего лба глядели веселые глаза.
— Товарищ полковник, — доложил он, — по приказу командира роты разведки сержант Пушкарь прибыл в ваше распоряжение.
— Хорошо! Устраивайся как дома, — сказал полковник и склонился над топографической картой.
Не успел Пушкарь установить стереотрубу, как за немецкой обороной прокатился глухой гром, над головами просвистел одинокий снаряд. Потом в сером небе завыли, зашуршали стальные болванки. Это было начало вражеской артподготовки. Фашистская артиллерия в течение часа методически долбила высоту и близлежащие окопы. Казалось, взрывы ухают и клокочут уже где-то глубоко, в земной толще. Один из снарядов, выбросив огненный куст рядом с наблюдательным пунктом, разнес радиостанцию, убил радиста.
Когда артподготовка кончилась, Дубов спросил у разведчика:
— Ну как там, парень? Шевелятся арийцы?
— Сюда идут две танковые колонны. Расстояние — пять километров. — Пушкарь освободил полковнику место возле стереотрубы.
Занимался рассвет. Сквозь утреннюю пелену тумана Дубов увидел недалеко от запрятанного в садах Щеглина завесу рыжей пыли. Он медленно повернул стереотрубу направо: такая же туча расстилалась над селом Хшанув. Западный порывистый ветер доносил на высоту тяжелый гул моторов. Фашистские танки двумя дорогами двигались на городок Пацанув.
— Разверни-ка, парень, запасную рацию. Добриченко говорил, что ты мастер на все руки. Сможешь? Правильно. Молодец! А теперь свяжись с «Камой» и спроси, что там видно.
Начальник разведки артиллерийского противотанкового полка — «Кама» — доложил: противник перешел в наступление, бросив в бой сто пятьдесят танков и два полка пехоты. Как стало потом известно, именно в этот день начальник генерального штаба сухопутных войск Гейнц Гудериан, надрезав блестящим лезвием палец левой руки, собственной кровью подписал приказ: «Немедленно ликвидировать висленский плацдарм русских и развернуть решительное контрнаступление группой армий».
Дубов хорошо знал, что переправившаяся ночью паша артиллерия, имея только по четыре-пять снарядов на орудие, конечно же, не сможет остановить вражескую танковую армаду.
— Капитан, — обратился он к своему помощнику Яременко, — садись на «доджа» и мчись к переправе. Скажи, что вся надежда на дальнобойную да на авиацию. Запоминай местность, будешь корректировать огонь.
— А как вы, товарищ полковник?
— Здесь остаюсь. Хватит — набегался в сорок первом да в сорок втором!
— Товарищ полковник, без вас не поеду. Не имею права, понимаете?
— Все понимаю! Если я погибну, так честно. Сам виноват, не сумел вовремя доставить боеприпасы. Иди!
Капитан сделал несколько шагов, оглянулся, хотел что-то сказать. Но Дубов сердито махнул рукой, и Яременко побежал к замаскированной автомашине.
— И ты уходи, парень! — посмотрел полковник на Пушкаря. — Мпе не поможешь, а погибать… рановато еще…
Разведчик поправил пилотку и сказал, что без приказа командира роты он отсюда не уйдет.
Дубов молча поднес к глазам свой, испытанный в боях морской бинокль. Гитлеровские танки уже подползали к нашим батареям, выдвинутым на прямую наводку. Орудия молчали.
Когда танковые колонны, выстроившись римской цифрой пять, развернулись для атаки, из-за туч на них бросилось девять горбатых штурмовиков. Тремя заходами «илы» подожгли одиннадцать танков. Удар был настолько неожиданным, что фашистские танки беспорядочно расползлись в разные стороны. У штурмовиков кончились боеприпасы — вся «девятка» одновременно сделала правый разворот и на бреющем полете пошла на свой аэродром.
Тапки с черными крестами на броне оправились, приняли боевой порядок и, потянув за собой длинные хвосты пыли, снова мчались к высотке. На южном склоне они прошли трехсотметровую отметку. Артиллеристы все еще не открывали огонь: решили преждевременно не демаскировать себя, стрелять наверняка. «А вдруг…» — Дубову стало страшно даже подумать, что бойцы орудийных расчетов растерялись и сейчас побегут. Полковник снова схватил бинокль. Почти одновременно рванулись и откатились назад длинные стволы левофланговой батареи. Все три снаряда накрыли цель. Один «тигр» загорелся сразу, как коробок со спичками. На втором пылала плоская башня, и от машины потянулась в небо дымовая завеса. Третий танк завертелся на месте и, сбросив перебитую снарядом гусеницу, остановился. Из него выскочили четыре танкиста и кинулись наутек.
Грохот боя нарастал. Наша артиллерия стреляла отлично: тридцать фашистских танков дымились на склонах. Колючий ветер гнал на высотку едкий дым.
И все же силы были неравные… Гитлеровцы поняли, что у защитников маловато снарядов, и обнаглели. Два «тигра», отделившись от основной группы, двинулись на противотанковые орудия, что заняли огневую позицию вправо от редкого кустарника. Закованные в броню чудовища вырастали с каждым метром. Мощные моторы ревели совсем близко. Из «тигров» время от времени, словно змеиное жало, высовывались длинные языки синеватого пламени и, жадно лизнув длинный снаряд, прятались в разинутых орудийных пастях.
Пушкарю казалось, что ствол танкового орудия направлен прямо на него, и разведчик невольно съежился… Пятьсот… четыреста… триста метров… «Ну!» — крикнул Пушкарь, и в это мгновение наводчик потянул за шнур. Передний танк вспыхнул, как будто его облили бензином.
Второй «тигр» остановился, его пушка хищно смотрела круглым черным глазом. Когда туча, поднятая взрывом, рассеялась, наше орудие осиротело… Стальной хищник, сверкнув траками, пополз к наблюдательному пункту.
Дубов смахнул рукавом слезу. Рассердившись, он бросил помятую фуражку в блиндаж, зажал зубами угасшую цигарку. Рука потянулась к нише, в которой сохранились бутылки с зажигательной смесью.
— Ты, парень, напугай арийцев противотанковой гранатой. А я подкину им огня!
Взгляд Пушкаря перескочил с бутылки на противотанковую гранату: прищурившись, он как бы оценивал их уничтожающую силу. Надвинув пилотку почти на уши, разведчик, согнувшись, побежал траншеей навстречу танку… В одном из ее изгибов он широко размахнулся и бросил гранату. Едва успел он упасть, как дно траншеи вздрогнуло, пилотку сорвало с головы. Пушкарь вскочил на ноги и увидел распоротое брюхо пылающего чудовища. На земле, стараясь сбить прицепившееся пламя, катались вражеские танкисты. Дубов трижды выстрелил, затем положил пистолет на бруствер и вынул серебряный портсигар с конской подковой на крышке.
— Как тебя зовут, парень? — спросил командующий артиллерией, угощая разведчика цигаркой.
— Александр Пушкарь.
— Знаменитое имя. И фамилия артиллерийская… Из орудия стрелять приходилось? Нет? Считай, что приходилось, — кивнул полковник в сторону умолкшего орудия. — Дадим фрицам по смотровым щелям. За мной!
Дубов выскочил из траншеи и быстро побежал. На его голове задорно подпрыгивал седой вихор. Пушкарь бросился вдогонку. В артиллерийском окопе они оказались одновременно. Запыхавшийся полковник присел на корточки, перевел дыхание: