— По местам!
— Минуточку, товарищ сержант! — подпрыгивая на одной ноге, Макаров пытался натянуть на себя узенькие немецкие штаны.
— В путь! — бросил Багрий. — Если задержат патрули, действовать по команде!
— Товарищ командир! — наклонился через борт военнопленный в дырявой шинели. — Позвольте нам разбежаться по лесам… Ведь вы — на запад.
— Запрещаю. Слышите собачий концерт? Везде облавы, вас быстро схватят… Трогай, Станислав!
Вскоре лесная дорога вывела на шоссе. Мимо грузовика к фронту проносились опрятные «оппель-адмиралы», «мерседес-бенцы», грохотали бронетранспортеры, выкрашенные в цвет хаки, средние танки, покрытые огнеустойчивым серовато-желтым асбестом. Багрий настороженно осматривал встречный поток. Немцы не обращали внимания на дребезжащий «оппель»; по-видимому, никто из них даже допустить не мог, что узников концлагеря конвоируют советские разведчики. Да еще в машине, которая несется на Люббен, в глубь рейха!
Возможно, встречные немцы не слышали передачи прифронтовой радиостанции. А вот контрольные посты гитлеровское командование, наверное, предупредило. Когда подъехали к темно-зеленой будке со свастикой в белом кольце, Багрий засунул руку в правый карман… Но озабоченный чем-то немец даже не глянул на притихших узников.
Не проверили документы и на другом посту. «Оппель» отмахал около тридцати километров. «Скоро Шпрее. Машину перед мостом обязательно остановят. Не стоит играть судьбой — надо торопиться…» Багрий открыл дверцы, выглянул из кабины. Позади — ни одной души.
— Сворачивай в лес! — приказал он поляку.
Грузовик свернул на просеку и, подминая колесами низкие кусты и молодые деревца, выехал на небольшую поляну. Водитель выключил мотор.
— Теперь, друзья, — Багрий, стоя на ступеньке, окинул взглядом освобожденных, — мы вынуждены расстаться. Служба… Вот вам трофейное оружие — семь автоматов. Держитесь леса. Скоро наши войска придут сюда.
— Спасибо, товарищ командир! — Истощенный мужчина с обгоревшим лицом, по-видимому танкист, пожал Багрию руку. — На воле мы не пропадем. Счастливого пути!
— Будьте здоровы! И помните: как можно меньше следов!
Освобожденные солдаты исчезли за деревьями, а разведчики, на скорую руку замаскировав грузовик, направились на запад.
К Шпрее разведчики вышли в вечерних сумерках. Берег манил свежей прохладой, река катила легкие волны с прозрачными гребнями, а на самой середине вода казалась темной и густой, как патока. С противоположной стороны к берегу подступал таинственно-угрюмый лес, над ним тянулась багрово-красная полоса, окаймленная сверху оранжевой лептой. К лесу все сильнее давило ее чужое небо.
В вечернем зареве показалось причудливое четырехкрылое чудовище.
— Братцы, дракон летит! — вытянул шею удивленный Макаров.
И в самом деле, такого дива никто из разведчиков еще не видел: черный, неповоротливый бомбардировщик Ю-88, захлебываясь ревом, нес под собой, словно коршун в когтях, остроносого «мессера». Спаренный самолет медленно набирал высоту. Его догоняли еще два таких же чудовища. Звено летело к передовой.
«Бензину не хватает, так вот что они придумали, — сообразил Багрий. — Нагруженный взрывчаткой «мессер» автоматически отделяется и служит огромной бомбой… Итак, за рекой аэродром… Там нас навряд ли будут искать: какая разведгруппа рискнет скрываться вблизи аэродрома?.. Ну что ж, пускай немецкие солдаты охраняют и нас… Тем временем преследователи угомонятся. Переправляемся!»
— Товарищ сержант, — шепнул из-за плеча всевидящий Яремчук, — в камышах лодка…
— Чья?
— Хозяина не видать… А если и нагрянет, то против своих не посмеет и слова сказать…
— Слишком уж цивилизованный способ, будь он неладен! Но выбирать не приходится. Присмотримся к тому берегу, чтоб не причалить к… виселице.
Три десятка бомбардировщиков держат курс на Цоссен. Под крылом — густая тьма, самолеты плывут над огромными лесными массивами. Там, внизу, притаились сотни «тигров», орудий, минометов, спит в блиндажах и окопах фашистская пехота… По радио Геббельс хвастался, что «возрожденный вермахт способен остановить стремительное наступление большевиков на Берлин…».
Командир эскадрильи майор Петров всматривается в темень. Всюду мрак.
И вдруг далеко-далеко, почти у самой земли, загорается огонек. Зеленая ракета! Откуда она взялась здесь, за восемьдесят километров от фронта, среди глухой ночи? Кто, с какими намерениями ее пустил? Пьяный немец? Или хитрит какой-то командир: пускай себе русские бомбардировщики разгружаются над безлюдным лесом? А может, ни то, ни другое…
— Данченко, видишь ракету? — спрашивает Петров у штурмана. — Что это, по-твоему?
— Вероятно, — отвечает штурман, — кто-то просит нашей поддержки или сигналит о цели.
— Где мы сейчас?
— Перелетели Шпрее, товарищ майор.
— Смотри, еще одна!
— Право же, наша ракета!
— Почему наша?
— Уверен! А почему — и сам не знаю…
— Приказывай «Розе» и «Резеде»! — Петров подает штурвал вперед.
Нос бомбардировщика ныряет вниз. Кабину заполняет вой, дрожат стрелки навигационных приборов.
— Давай! — кричит майор в шлемофон.
Штурман нажимает на кнопку бомбосбрасывателя. Вздрогнув всем корпусом, самолет выходит из пикировки.
Внизу — море огня. Так горят бензосклады. За полкилометра от разбушевавшегося пожара хорошо стал виден аэродром. К зениткам бегут раздетые немцы…
Вторым заходом бомбардировщики пикируют на аэродром. Возле пылающего бензосклада — десятки новых пожаров…
Самолеты разворачиваются и ложатся на первоначальный курс.
«Удар блестящий, хотя, так бы сказать, сверхплановый. Интересно, что болтают о налете немцы?» Майор Петров включает бортовую радиостанцию. В наушники врываются лихорадочные звуки «морзянки», бесконечные позывные, многоголосый шум. Гневный бас разносит какого-то Гольта: «Почему до сих пор не перекрашены танки?» Оберст Рунге докладывает, что эксперимент «Два» осуществить не удалось… Что, что? Пехотные подразделения и зондеркоманды с овчарками напали на следы советских разведчиков. Следы привели к мостику в квадрате 18–27. Под мостиком обнаружено пятеро мертвых солдат и унтер-офицер. Далее следы разведгруппы исчезли… «Зеленые ракеты! — догадывается Петров. — Где вы сейчас? Что ждет вас впереди?..»
ПОВЕЯЛО ВЕСНОЙ…
Бесконечными рядами тянутся в багряное небо каркасы высоковольтных столбов. Трамвайные, троллейбусные провода — словно рваная паутина. Зияют пробоины водонапорных башен. Молчат корпуса пригородных заводов, фабрик, гаражей. Узкие улицы перегорожены сваленными деревьями, автобусами и трамваями, трубами и бревнами, чугунными плитами, противотанковыми надолбами. Накренился к дороге массивный щит: на серебряном фоне черный медведь с двумя орлами — черным прусским и красным бранденбургским. Герб фашистской столицы накрест прошили автоматные очереди.
Рябит в глазах от реклам берлинских газет, фирм, пивных баров и магазинов. На стенах зданий, заборах, тротуарах, вдоль и поперек асфальтированных улиц — назойливые надписи: «Berlin bleibt deutsch!»[18]
…Хмурое предместье Берлина встретило роту Добриченко скрежетом шестиствольных минометов, перекрестным пулеметным и автоматным огнем, треском винтовочных выстрелов. Особенно жаркими были схватки в зданиях, находящихся на перекрестках улиц. В подвалах, бронированных колпаках и подворотнях засели фаустпатронники, на верхних этажах — снайперы и автоматчики. Из переулков наперебой стреляли танки и самоходки.
Небольшие группы разведчиков действовали самостоятельно.
Из парадного подъезда старинного особняка Добриченко наблюдал за боем. Отзвуки стрельбы подсказывали ему, каких рубежей достигли штурмовые группы.
По другую сторону улицы возвышался пятиэтажный дом, вернее, его разрез. Фасад, словно рассеченный острым мечом, обвалился и лежал на тротуаре кучами кирпичных развалин. Задняя половина дома, укрепленная железными балками, выстояла. Добриченко видел разноцветные обои стен, открытые шкафы, разбросанную в беспорядке одежду, разворошенные кровати. В комнате с оранжевыми обоями взрывная волна сорвала со стены портрет в тяжелой резной раме. Характерная челка на лбу, вытаращенные глаза, острый нос, квадратные усы. Покосившийся портрет одним концом уперся в пол, другим — в стену. Грудь Гитлера подалась вперед — бесноватый фюрер, казалось, пытался удрать от расплаты на край света.