— Приезжайте лучше вы сюда на зимние каникулы. На лыжах походим.
— Согласен! А ещё лучше… Знаете что? Приезжайте в Москву зимой. Школьные каникулы всё-таки раньше студенческих. Хотя на несколько недель, а раньше. С матерью вас познакомлю, с сестрой. По театрам походим.
Елена Клементьевна посмотрела Левашову в глаза и сказала серьёзно:
— Я согласна.
Иван Лукьянович вызвался сам отвезти гостя на станцию. Он уже сидел в таратайке, поджидая Левашова, и размышлял: «Удобно ли попросить его прислать карту Балканского полуострова? От денег он, конечно, откажется. А вдруг карта дорого стоит? Все-таки человек живет на стипендию».
Левашов вышел на школьное крыльцо, забросил чемоданчик в таратайку, с испугом взглянул на солидную корзину с маслом и мёдом — это на дорогу-то? — и стал прощаться со всеми по очереди. Тут была Никитишна, седоволосая женщина, которая так интересовалась семьёй Скорнякова, Зеркалов весь чёрный, только что из кузницы, Павел Ильич с Санькой, ещё несколько ребятишек и Елена Клементьевна.
Санька стоял грустный, а Павел Ильич пытался принять безразличный вид. Он чаще, чем обычно, подтягивал локтями своенравные галифе и поправлял вылинявшую пилотку.
— Значит, тебе что, Санька, прислать?
— Книжку.
— Какую же?
— Хорошо бы, дяденька, про птиц, про зверей, про растения. И чтобы картинок побольше.
— Найдём и с картинками. А тебе, Павел Ильич, игрушку, что ли, прислать? Например, заводной мотоцикл.
Павел Ильич пропустил шутку мимо ушей, считая её неуместной.
— Мне, Глеб Борисович, про партизан книжку. Картинки это не обязательно. Только, чтобы потолще…
— Буду искать потолще…
Последней, с кем распрощался Левашов, была Елена Клементьевна.
Он долго держал в своих ладонях горячую руку Елены Клементьевны, а она не торопила его ни взглядом, ни жестом.
Он сбежал с крыльца и впрыгнул в таратайку, тяжело скрипнувшую рессорами и плетёным кузовом.
Иван Лукьянович натянул вожжи своей огромной ручищей, казалось, ему ничего не стоит порвать их.
— Там, за околицей, на минутку сойду. Попрощаться с товарищем.
Иван Лукьянович понимающе кивнул головой, нахмурился и сильно дёрнул вожжи, так что лошадь с места пошла крупной рысью.
Провожающие стояли на крыльце и махали: кто рукой, кто пилоткой, кто голубой косынкой. И только Санька не вытерпел и, сверкая пятками, более чёрными, чем земля, бросился вдогонку за таратайкой по её пыльному следу.
1947 г.
КВАДРАТ КАРТЫ
Тени берёз ложатся на дорогу смутными пятнами, и от этого выбоины мало заметны, они тоже походят на тени. Машину подбрасывает и трясёт, но Антон Иванович, по своему обыкновению, жмёт на всю железку. Его раздражает этот большак, ему не терпится поскорее выбраться на шоссе.
Рядом с Антоном Ивановичем сидит подполковник Позднышев, а на заднем сиденье, в затылок ему, по соседству с горкой чемоданов и запасных бачков, устроился Луговой.
— Однако дорожка, доложу я вам, — не выдерживает, наконец, Луговой, подброшенный на ухабе. Он глубоко, почти по локоть, засунул руку в петлю у оконца.
— Ничего, скоро выедем на шоссе, — подбадривает спутника Позднышев.
Уже притупилось любопытство ко всему, что виднеется за окном. Всё, о чем хотелось сказать, сказано. Все песни, пришедшие в голову, спеты. Луговой затягивал песню, бросал её на полуслове, начинал вторую и перебивал сам себя третьей, а Позднышев, со свойственной ему обстоятельностью, пел все куплеты подряд, помнил все слова.
Луговой вспомнил уговоры генерала Моложатова.
«Ну, что за охота трястись двое, а то и все трое суток на моём драндулете? Да еще мотор плохо тянет. Когда можно сесть в мягкий вагон. Почиваете себе, как граф, а курьерский, знай, мчит. Только версты полосаты появляются в окне. Позднышев — другое дело, он человек военный. А вы здесь причём? Ведь всю душу вытрясет! Запылитесь до самой печёнки, до мозга костей. Что вы, на наших учениях пыли вдоволь не наглотались?» «Никак нет, не наглотался, — пытался отшутиться Луговой. Только вошёл во вкус». «Хуже нет, как со штатскими спорить. И главное — приказать нельзя. Надел шляпу, а с него и взятки гладки…»
Позднышев только что сдал полк и едет в Москву, в академию. Инженер Луговой, в прошлом командир сапёрного батальона, возвращается туда же. Луговой провёл отпуск у друзей фронтовиков, в живописном белорусском городке, где стоит дивизия…
Пыль, горячая и душная, клубится над дорогой. Каждая повозка, машина оставляют позади себя пыльную завесу, так что Антону Ивановичу поневоле приходится сбавлять газ. Все машины, подводы выкрашены в серый цвет, все лошади серой масти, все люди одеты в серое. Обычно глянцевитые, будто смазанные жиром, листья придорожной ракиты стали матовыми и никнут под тяжестью вездесущей пыли. И даже вода в ручье, пересекающем дорогу, потускнела, так что ручей походит на запыленное зеркало.