Такое бывает в минуты меланхолии. Когда же меланхолия отступает, Галка только и мечтает уснуть… и видеть сны. Ее накрывает розовато-сопливое настроение, и там, где у ангелов растут крылышки, начинает чесаться. Чешется, конечно, не только там, и Галка с двойным, а то и тройным рвением тягает блины в тренажерном зале, бежит к косметологу за инъекциями молодости – почему бы и нет? И как только сходят следы от уколов, массирует уже провисающий подбородок, взбивает яйца с медом и всякими маслами и втирает, втирает в лицо… И так до… В общем, до приступа меланхолии. Лицо, нужно отдать ему должное, молодеет, но… глаза те же, грустные…
А что у нас сегодня? Сегодня что-то среднее, и Галка еще не знает, куда отклонится стрелка барометра настроения. Прекрасная погода, совсем не осенняя – октябрь вообще удивил, два дня назад еще короткий рукав носили, а вчера подул свежий ветерок с запахом далекого дождя и напомнил, что пришла осень, и пришла давно. Осень – это хорошо для кожи лица. Тьфу, надо же, как приелись те давние статьи! Листва на клене за окном – красоты необыкновенной. Вот что: надо сбегать в спортклуб и решить вопрос с будильником. Обязательно. Она метнулась в спальню, схватила «колобка» – сам виноват, окончательно разбудил давно и крепко уснувшую любовь. Уснувшую в надежде на пробуждение, как спящая красавица во хрустальном гробу. Эх, лучше б этой любви вообще не было! Хотя… если подумать… откуда без нее черпать сюжеты для романов? То-то! Галя вынула из ящика пакет и завернула в него будильник.
– Извини, но с меня хватит! – Она вышла в коридор. – Не обижайся, но я оставлю тебя возле мусорника, кто-то обязательно подберет, и заживешь припеваючи… тьфу, позванивая в другом доме…
Она положила пакет на столик возле входной двери, вернулась в кухню, взяла чашку с кофе, над которым клубился едва заметный пар, мечтательно зажмурилась, как в рекламе, и отхлебнула.
Хм… Горячее дерьмо. Ох, не такой кофе они пили, разбуженные звоном, тогда желанным и многообещающим – они заводили «колобка» первого поколения, в другом исполнении, более кондового, на полтора часа раньше, чтобы насладиться друг другом. Пили быстро, обжигаясь, боясь потерять даже доли секунды, потому что знали цену мгновениям… Обжигающее дыхание… объятия… его влажная горячая кожа. Обжигающие ладони. Струйки пота между лопаток. Стоны. Его запах…
Она открыла глаза. Это Юра приучил ее к кофе, но не к такому. Она скривилась и поставила чашку на блюдце. Надо запить водой, а то во рту будто… Ой, не привередничай, кофе тут ни при чем, тебя просто опять накрывает меланхолия. Галка распахнула дверь холодильника и наугад взяла один из тетрапаков с соком.
– Нет, это уже слишком!
Из всех соков ей попался томатный! «Томатный сок» – шептал Юра, проводя языком по ее подмышке.
Она выпила сок, сполоснула стакан, а внутри уже закипала злоба на себя, на Юру, на весь мир… Но тут же из воздуха соткались буковки и, покачиваясь на уровне глаз, сложились в два предложения: «Угомонись. А то день насмарку!» Да, все правильно – раскопки в глубинах памяти предвещают не что иное, как проклятущую меланхолию. И сожалеть слишком поздно.
И Галка угомонилась, но в голове уже роились мысли…
И зачем память так с ней играет? Словно настырный диггер спускается в заброшенную шахту ее прошлого. Да здравствует приступ меланхолии! Ведь в другие дни перед глазами то и дело маячит транспарант «Поздно бывает только на кладбище!» с ухмыляющимся черепом после восклицательного знака.
Почему бы памяти не внять голосу разума? Зачем тревожить уставшее сердце? Причем и наяву, и во сне, когда Галка еще не соображает, что к чему и где она.