— Клинтон! — сказал я. — Как ты, сынок? Ждешь меня?
Для меня открылась внутренняя дверь, и я вошел в свой кабинет, с Клинтоном в кильватере. Я рухнул в свое специально укрепленное кресло и махнул рукой, чтобы они садились. Джадсон неуверенно кашлянул у двери.
— Может, я…
Клинтон резко обернулся напряженным, раздраженным движением. Но когда он сверкнул синими глазами на Джадсона, выражение его лица изменилось.
— Ради Бога, входите! Вы новичок, да? Садитесь. Послушайте. Вы же еще ничего не знаете о проекте. Или о здешнем народе. Или о том, каким привлекательным может быть вид вращающегося спутника…
— Клинт, это Джадсон, — сказал я. — Джад, это Клинтон, самый нудный из всех Улетающих. Что ты хочешь, сынок? — обратился я к Клинтону.
Клинтон облизнул внезапно пересохшие губы.
— Как вы насчет того, чтобы отправить меня — одного?
— Твое право, — сказал я. — Если ты считаешь, что будешь наслаждаться этим.
Он ударил тяжелым кулаком по ладони.
— Ну, тогда так и будет.
— Однако, — продолжал я, уставившись поверх его головы, — корабли созданы для двоих. Лично меня бы немного тревожила перспектива пялиться всю дорогу на пустую койку у противоположной стены. Особенно, — повысил я голос, чтобы помешать ему прервать себя, — если мне придется провести несколько часов, недель или, возможно, десятилетий, зная, что я один только потому, что полетел так в приступе какого-то безумия.
— Это нельзя назвать приступом безумия, — огрызнулся Клинтон. — Во-первых, уже много назад я понял, что у меня есть некая потребность. Во-вторых, потребность росла, и я стал искать способы ее удовлетворить. В-третьих, я нашел, что или кто удовлетворит ее. И в-четвертых, я быстро понял, что ошибся в пункте три.
— Ошибся? Или просто побоялся ошибиться?
Он тупо поглядел на меня.
— Не знаю, — ответил он, очевидно, выпустив весь пар. — Не уверен.
— Ну, значит, у тебя нет никакой проблемы. Все, что тебе нужно, так это спросить себя, стоит ли лететь одному из-за этой нерешенной проблемы. И если да, тогда лети.
Он встал и направился к двери.
— Клинтон! — Очевидно, голос мой прозвучал слишком резко, потому что он остановился, а краешком глаза я увидел, что Джадсон напряженно выпрямился, поэтому снизил тон: — Когда Джад-сон только что хотел уйти, чтобы дать нам поговорить наедине, зачем ты его остановил? Что ты заметил в нем, что заставило тебя это сделать?
Клинтон задумался, его сверкающие синие глаза обратились к Джадсону, который съежился, точно школьник.
— Думаю, — ответил он, — потому, он просто выглядит так, что может понять меня. И что ему можно доверять. Такой ответ вас удовлетворит?
— Вполне, — бодро кивнул я.
— У тебя странный способ воздействовать, — сказал Джадсон, когда Клинтон вышел.
— На него?
— На нас обоих. Откуда ты знаешь, что сделал, обратив проблему на него же самого? Вероятно, он сейчас направляется прямо на корабль.
— Нет.
— Ты опять уверен.
— Конечно, уверен, — сказал я без всякого выражения. — Если бы Клинтон уже не решил не лететь один — во всяком случае, не сегодня, — то не пришел бы ко мне и не стал бы это обсуждать.
— А что на самом деле беспокоит его?
— Не могу это сказать, — отрезал я.
И я не сказал. Только не Джадсону. По крайней мере, не сейчас. Клинтон был готов Улететь, у него был вид готового Улететь. Он нашел ту, которая, как ему показалось, была для него идеальным партнером. Но она не была готова Улететь. Постоянно была не готова и еще целую вечность не будет готова Улететь.
— Ладно, — сказал Джад. — А как насчет меня? Его слова меня очень смутили.
Я рассмеялся.
— Иногда, когда ты точно не знаешь, как что-то сформулировать для себя, ты можешь заставить совершенно незнакомого человека сделать это за тебя. Почему ты понравился мне с первого взгляда несколько лет назад, а вот теперь и Клинтону? Почему Клинтон решил, что тебе можно доверять? Почему Твин почувствовала необходимость дать тебе совет — и тут же не постеснялась дать его? Почему… — Нет, об этом не надо, об этом пока что не надо. — Ну, это можно перечислять хоть весь день. Клинтон сказал, что ты можешь понять. Практически, любой встречный чувствует, что ты можешь его понять… и начинает рассказывать о своем сокровенном… Нам нравится чувствовать, что кто-то нас понимает.
Джадсон прикрыл глаза и нахмурил лоб. Я знал, что сейчас он роется в памяти, вспоминая близких друзей и случайных знакомых… сколько их было… что они значили для него, а что — он для них. Потом он взглянул на меня.