Я стал действовать слишком быстро, что пошло не на пользу моим бедным легким. Я открыл ворота и ринулся через них. Когда организм моих размеров и формы набирает скорость, его трудно остановить. Люк одного из кораблей был открыт, и я ринулся к нему. Он уже закрывался, но я и не думал притормозить.
Словно в замедленной съемке, с ужасным ощущением беды, я как можно быстрее передвигал ноги, потом ударился грудью о борт корабля и буквально на брюхе влетел в люк, успев выставить руки перед собой. Закрывающийся люк ударил меня по предплечью, затем я треснулся обо что-то лбом и потерял сознание.
Когда в глазах чуть-чуть прояснилось, я почувствовал, что лежу на корабельной койке. Левая рука болела ужасно, правая — вдвое сильнее, но эта боль не могла идти ни в какое сравнение с болью в голове.
Когда я застонал, из служебного отсека появился человек. В руках у него была миска с теплой водой и аптечка В. Он быстро подошел ко мне и стал останавливать кровотечение откуда-то среди моих многочисленных подбородков. И только тогда расплывчатый образ прояснился, и я узнал его.
— Клинтон, больной ты сынок греха! — взревел я. — Оставь подбородок в покое и займись-ка лучше руками!
У него еще хватило злобы посмеяться надо мной.
— Не все сразу, старик. По очереди, постепенно. И не стоит выходить из себя. Попытайся не быть нетерпеливым пациентом.
— Нетерпеливым я стану, когда ты наложишь мне шины на руки! — заорал я. — Вот тогда ты узнаешь, каким я могу быть нетерпеливым!
— Ладно, ладно.
Он достал из пакета шприц и привычным движением сделал укол. Прекрасно, хороший парень… Один укол он сделал в бицепс, второй в предплечье, и боль исчезла. Стихла в руках, но сосредоточилась в голове. Тогда он дал мне анальгетик, и нестерпимая боль стала отступать.
— Боюсь, что левая рука сломана, — сказал он. — Что касается правой, то если бы я не заметил, как она осталась в проеме закрывающегося люка, то тяжелая крышка постригла бы вам ногти до самого локтя. Интересно, о чем вы думали, когда творили такое?
— Не помню, возможно, у меня сотрясение. Помню только, что я должен был срочно осмотреть корабль. Ты можешь наложить мне на руку шину?
— Давайте вызовем медиков.
— Но с тем же успехом это можешь сделать и ты.
Он пошел за аптечкой С, подготовил руку, затем зафиксировал запястье и локоть, когда поврежденное предплечье стало на несколько миллиметров длиннее другого, он залил все термопластом и дал ему застыть. Потом отстегнул меня.
— Сойдет на первое время, — проворчал он. — Ну, так вы можете сказать мне, что заставило вас лезть в закрывающийся люк?
— Нет.
— Перестаньте корчить из себя невинное дитя. Щетина вас выдает. Вы же знали, что я собираюсь лететь один, верно?
— Никто ничего мне не говорил.
— Как всегда, никто ничего не говорит, — раздраженно буркнул он, затем хихикнул. — Ну, и что теперь?
— Так ты не собираешься взлетать?
— В компании с вами? Не дурите. Станция много проиграла бы, а мне бы не светило ничего хорошего. Будьте вы прокляты! Я же на глазах у вас выпил слишком много кофеин метила, чтобы развеять все ваше беспокойство… Ладно, вы переиграли меня. Что теперь будем делать?
— Перестань пытаться сделать из меня Макиавелли, — проворчал я. — Помоги добраться мне до моей квартиры, и я разрешу тебе делать все, что хочешь.
— С вами никогда не было просто, — усмехнулся он. — Ладно, пойдем.
Когда я поднялся на ноги — должен признаться, с помощью Клинтона, — сердце мое принялось бешено колотиться. Клинтон, должно быть, почувствовал это, но ничего не сказал, а постоял, давая мне передышку. В принципе, он хороший парень.
Мы прошли коридор и ворота хорошо, но медленно. Когда добрались до подножия моего пандуса, я помотал головой.
— Не туда, — прохрипел я. — Туда мне не подняться. Давай вниз.
Мы спустились по боковому коридору к 412 номеру. Дверь скользнула, открываясь для меня.
— Привет! — позвал я. — А вот и компания.
— Что? Кто там? — раздался хрустальный голосок, а затем появилась Твин. — О… о! Я не хочу никого… а что случилось?
Перед глазами у меня все завертелось. Я застонал.
— Я думаю, лучше положить его. Ему нехорошо, — сказал Клинтон.
Твин подбежала к нам и взяла меня под свободную руку. Вдвоем они подвели меня к кушетке, и я рухнул на нее.
— Будь он проклят, — добродушно сказал Клинтон. — Кажется, он работает круглосуточно, лишь бы не дать мне Улететь.