Занавеску тут же выдернули из-за столика, и все в ужасе отскочили назад.
— Ффанкс! — выкрикнул кто-то. — Уничтожьте его!
— Мы должны его уничтожить, — сказала блондинка. — Мы не можем рисковать, Глория. — В ее словах звучал весь ужас завоевания Земли… силовое поле… жалкие единицы Возвращенных женщин. — Это может оказаться новым приемом ффанксов, новым оружием…
— Но математика… — начала было Глория.
— Да к чертям математику! — крикнула из толпы какая-то девушка.
— Она права!
— Она права!
— Уничтожьте его!
Гарт спрыгнул на столик и подошел к магнитофону. Круг женщин моментально расширился. Гарт, с трудом управляясь с громадным переключателем, перевел его в режим записи, прислонил шлем к микрофону и пронзительно защебетал, в то время как лента стремительно наматывалась на катушку. Затем он перемотал ее обратно, остановил и включил воспроизведение:
— Должен признаться, получилось так, как я и ожидал. В конце концов вы поступите так, как подсказывает вам совесть, только убедитесь, что следуете велению совести, а не паники. Хочу вам также сказать, что на Земле царит хаос. Там сейчас новое средневековье. В некоторых местах люди вернулись к полигамии, в других — к феодализму, в третьих — к матриархату. Вас здесь три тысячи женщин и их дочерей, а для Земли это значит очень много.
По собравшимся у стола пробежали шепотки.
— Полигамия?
— Это когда одна женщина и несколько мужей.
— Отправьте меня туда! Хочу полигамию!
— Но если он здесь семь дюймов высотой, то там мы были бы все семьдесят пять футов. О, Боже мой!
— Вы хотите знать, как вернуться, — снова зазвучал голос Гарта, — чтобы вернуть себе земные размеры. Я могу вам это сказать. Но не стану спешить. Сначала вы решите, что сделаете со мной, а потом я, может, заключу с вами сделку.
Молчание.
— А теперь скажите мне, жив ли еще тот парень в клетке? — спросил Гарт и добавил: — Пойдите посмотрите на него.
По одной, по двое женщины отходили к большому столу, чтобы испуганными глазами посмотреть на лежащего в клетке человечка.
Затем Глория схватила микрофон.
— Нет, он не умер. Он мог бы умереть, но как раз в тот момент, когда я окутала его полем неотурмалина, он выстрелил из бластера. Поэтому кристалл поглотил энергию бластера, а не высосал ее из человека.
Гарт протянул руки за микрофоном, и, когда записал свои слова, из магнитофона послышалось:
— Слава Богу, здесь собраны лучшие математики Земли. Хочу дать вам немного пищи для размышлений…
Внезапно его прервал оглушительный грохот. Для Гарта он прозвучал так, словно по шлему забарабанили мягкие пули. А для женщин это был пронзительный вой сирены.
— Быстрей к вертолету! — закричала Глория. — Аста, Мэрион, Джозефина быстрее! По, проверь проводку к пеленгатору на равнине! Похоже, он сработал, как утром. — Она повернулась к микрофону. — Это Врата. Черт побери, мы скоро узнаем, действительно ли закончилась война с ффанксами! А пока я посажу тебя в клетку к твоему другу. И молись, чтобы эти кошки не нарушили мой приказ, пока меня не будет! — Она отбросила микрофон и ринулась к большому столу. — Буч, помести его в клетку к первому, — велела она блондинке. — И если ты хотя бы притронешься к кому-либо из них до моего возвращения, то помоги тебе Боже, потому что я выцарапаю тебе глаза. Ты меня услышала.
— Ты еще пожалеешь об этом, — огрызнулась блондинка. — Когда ты узнаешь, что это проклятые ффанксы ищут своих дружков телепатов, то принесешь мне извинения.
— Я приползу к тебе на коленях, — бросила Глория. — А тем временем, делай то, что я тебе сказала. — И она выбежала из комнаты.
— Ладно. Приказ есть приказ, — проворчала блондинка.
Гарт молча наблюдал за оставшимися, отступив на шаг и расслабившись. Он сделал все, что мог, теперь осталось лишь ждать. Толстушка осторожно взяла его, но, обнаружив, какой он тяжелый, поспешно перенесла на большой стол. Другая женщина принесла маленькую стеклянную клетку. Гарт сам вошел в нее, и дверца была плотно закрыта. Затем Гарт услышал, как шипит подаваемый в клетку воздух. Он с радостью почувствовал, как увеличивается давление, потому что последние часы, проведенные в разреженной атмосфере, знаменовались чувством, будто кожу распирает изнутри.