Карл закричал и рванулся мимо нее, но Эйприл поймала его за руку и, несмотря на свою хрупкость, развернула к себе.
— Подожди, Карл. Тигви велел, чтобы я сначала все тебе рассказала..
— Младенцы? Что-то случилось с младенцами? Сколько их Эйприл?
Эйприл взглянула через плечо Карла на Тода.
— Трое, — сказала она.
Лицо Карла обмякло и застыло, только глаза вращались в орбитах.
— Ч-что? Ты имеешь в виду, пока что трое. Конечно же, будут еще…
Эйприл покачала головой.
Тод почувствовал, Как в горле у него поднимается врыв смеха, и крепко сжал челюсти, чтобы остановить его. Но смех рос в нем, пытаясь вырваться наружу. Затем Тод увидел предупреждающий взгляд Эйприл и приложил все усилия, чтобы подавить этот смех.
— Значит, другие умерли… — в слабом голосе Карла прозвучали последние искорки надежды.
Эйприл погладила его по щеке.
— Было лишь трое, Карл… Это ниже среднего для Мойры.
— Нет, не могу поверить, — с трудом произнес он. — Она не могла… значит, это не ее вина.
Он бросил быстрый, умоляющий взгляд на Тода, который уже был рад, что сумел подавить смех. На лице Карла была написана готовность убить всякого, кто посмеет смеяться.
— Это и не твоя вина, Карл. Это… это планета. Должно быть, она так влияет на нас.
— Спасибо, Эйприл, — пробормотал Карл и пошел к двери, остановился, встряхнулся, как собака после купания и попытался еще раз сказать, «Спасибо», но голос его сорвался.
Затем он прошел внутрь.
Тод бросился за угол здания, опустился там на землю, стал хохотать и хохотал до тех пор, пока не заболело горло. Когда он, наконец, замолчал, то почувствовал, что рядом стоит Эйприл. Она стояла, молча глядя на него и ожидая, пока он успокоится.
— Прости, — сказал Тод. — Прости. Но это… это так смешно!
Эйприл серьезно покачала головой.
— Тод, мы уже не на Земле. Новый мир означает и новый образ жизни. Это могло случиться и на Земле-Прим, если бы мы попали туда.
— Наверное, — хмыкнул Тод и подавил новую волну смеха.
— Я всегда считала это просто глупыми шуточками, — чопорно сказала Эйприл. — Судить о мужской силе по размерам выводка… Для этого нет никаких научных объяснений. Мужчины глупы. Когда-то они считали, что мужская сила может измеряться количеством волос на груди или даже рост. Нет ничего страшного, если родилось только трое детей.
— У Карла? — усмехнулся Тод. — У этого здорового мужлана? — Но усмешка тут же исчезла у него с губ. — Хорошо, Обезьянка. Я не позволю Карлу увидеть, что мне смешно. И ты тоже. Ладно? — Но тут на лице у него появилось озадаченное выражение. — Что ты сказала, Эйприл? У мужчин никогда не росли на груди волосы!
— Росли, росли. Можешь спросить у Тигви.
— Поверю тебе на слово. — Тод передернул плечами. — Этак можно представить, что у человека был хвост. Или надбровные дуги!
— Не так уж давно все это было. По крайней мере, надбровные дуги… Ладно. Я довольна, что ты не станешь над ним насмехаться. Ты очень хороший, Тод.
— Ты тоже хорошая. — Он обнял севшую рядом с ним Эйприл. — Спорим, у нас будет дюжина.
— Я постараюсь. — И Эйприл поцеловала его.
Когда охота за новыми образцами пошла на спад, основной задачей поселения стала классификация. И, постепенно, стал проясняться уникальный биоценоз Виридиса.
Здесь водились примитивные рыбы и несколько видов моллюсков, но фауна состояла из членистоногих и рептилий. Самое интересно, что между видами имелась тесная связь. Походило на то, что каждое новое поколение делало шаг вперед в развитии вместо того, чтобы оставаться статичным сотни тысяч и миллионы лет, как это было на Земле. Птеродон, например, существовал в трех вариантах, и самый простой из них выказывал явное сходство с птеропауком, тритоном. Могло показаться, что обычная саламандра могла являться общим предком у летающей лягушки и крупного параметродона, и существовало сильное сходство между такой саламандрой и червем, породившим членистоногих.
Долгое время они были близки к истине, но не могли ее распознать, поскольку человек привык думать о развитии, как о переходе от простого к более сложному, от обитающих в иле одноклеточных до моллюсков, а от них — к позвоночным. От амфибий к приматам… И люди даже подумать не могли, что все они могут сосуществовать одновременно.
Был ли доисторический позвоночный угорь более высокой формой жизни, чем его простой потомок? Кит постепенно утратил ноги. Люди назвали это рецидивом, своего рода деэволюцией, и отнесли к курьезам природы.