— Это куколки, — ответил Тигви и, увидев недоверчивое выражение лица Эйприл, добавил: — В самом деле — куколки. Примерно через девять недель из них выводится то, что вы назвали гусеницами.
— Которые затем превращаются во всех здешних насекомых, — пробормотала Эйприл, удивленно качая головой. — И тогда, я думаю, растения, напоминающие кактусы, откладывают яйца нематод, кольчатых червей, которые потом превращаются в членистоногих?
Тигви кивнул.
— Можете экспериментировать сами, — повторил он, — но поверьте мне — вы только поймете, что я прав. Именно так и обстоят здесь дела.
— Значит, алый гриб — это начало всего?
— Я не могу придумать никакой другой теории, — сказал Тигви.
— А я могу, — заявил вдруг Тод.
Все вопросительно уставились на него, но он встал и рассмеялся.
— Подождите немного. Мне еще надо кое над чем подумать. — Он взял ребенка и помог Эйприл подняться на ноги. — Как вам нравится наш Сол, Тигви?
— Прекрасный, — ответил Тигви. — Прекрасный мальчик.
Тод знал, что старик не мог не заметить тяжелые надбровные дуги, затылочный гребень и слишком рано появившиеся зубы, но Тигви и виду не подал. Почувствовав, что ребенок тянется к Эйприл, Тод передал его матери. Потом еще раз критически взглянул на ребенка, отметил необычную волосатость, как у дикаря, но счел, что все это правильно. Однако, мысли его были еще слишком неясны, чтобы говорить о них вслух. Поэтому Тод еще раз улыбнулся, взял Эйприл за руку и ушел.
— Странную вещь сказал ты Тигви, — пробормотала Эйприл, пока они шли к себе домой.
— Эйприл, а помнишь день, когда мы появились здесь? Помнишь… — Он оказал рукой в небо. — Помнишь, как все мы почувствовали, что все идет… правильно?
— Да, — пробормотала она. — Это было нечто вроде комплимента… подбадривания. Разве можно забыть такое?
— Да. Ну… — Он замолчал, пытаясь найти нужные слова, но лишь улыбнулся. — Есть у меня одна мысль. Но я не могу выразить ее словами. — Подумав, он добавил: — Пока что не могу.
Эйприл перехватила ребенка поудобнее.
— Он становится слишком тяжелым.
— Давай я возьму его, — предложил Тод и взял извивающийся пакет с глубоко сидящими, забавными глазами, а когда взглянул в них, то увидел такое же выражение, какое было у Эйприл много лет назад. — Что это, Обезьянка?
— Ты… ему нравишься.
— Ну, конечно.
— Значит, я зря боялась. Я долгое время боялась, что ты… Он наш ребенок, но он не такой уж симпатичный младенец.
— А я уж точно не симпатичный отец.
— Ты знаешь, насколько ты мне дорог? — прошептала Эйприл.
Тод знал, потому что это было самым интимным между ними.
Но он рассмеялся и не стал нарушать ритуал.
— И насколько же дорог? — спросил он.
Эйприл сложила руки чашечкой, потом подняла их, словно держала большой драгоценный камень, затем стиснула и прижала к груди, подняв на него полные слез глаза.
— Ты моя самая большая драгоценность, — выдохнула она.
Тод поглядел в небо, словно искал в нем пики гор их счастья, выросшее в его душе, когда она сделала этот жест.
— Я раньше ненавидел это место, — сказал он. — Но, кажется, теперь оно изменилось.
— Это ты изменился, — сказала Эйприл.
Изменился, но как? — подумал Тод. Он чувствовал себя также, как и прежде, только знал, что выглядит старше…
Шли годы, росли дети. Когда Солу исполнилось пятнадцать лет, он вырос и приобрел мощные плечи, а потом женился на Весах — дочери Карла. Тигви, лицо и руки которого выросли и стали пергаментными, вернулся в свое жилье отшельника, которое покинул на те годы, что занимался изучением того, что они называли «алым грибом». Колония все больше жила за счет земли и джунглей, не потому, что синтезаторы пищи плохо работали, а просто натуральные продукты были вкуснее. Да и проще было поймать летающих лягушек или зонтичных птиц и приготовить их, чем возиться с настройками машины, заниматься контрольными анализами, а, кроме того, есть натуральное было гораздо веселее.
И с каждый годом им было безопаснее жить. Фелодонтов, бесспорно, самой высшей формой жизни на Виридисе, становилось все меньше, и они заменялись гораздо меньшими по размерам и более робкими животными, которых Эйприл назвала вулъпидамщ но все чаще звали их «лисами», хотя они и были рептилиями. Птеродоны тоже исчезли, как и все прочие большие существа. Люди все дальше и дальше стали уходить от дома, влекомые не голодом, а чистым любопытством. Однажды Карл и Мойра бродили где-то почти год. Когда они вернулись, то принесли с собой еще одну дочь — тихого, часто смеющегося младенца со странно длинными ручками и крупными зубами.