— Я рад, что вы в безопасности, Пабло. Но, признаюсь, одно остается для меня загадочным. Как могла вся ваша крепко сколоченная ученократия, простоявшая бог знает сколько столетий, рухнуть за сутки? Почему власти предержащие сдали ее без борьбы, можно сказать, поднесли Чейзу на блюдечке?
— Вы исходите из ошибочной посылки, Анатолий. Система не рухнула, а укрепилась. То, что мы с вами наблюдали, — это ее защитная реакция. Весьма вероятно, последние потуги, которые могут оттянуть гибель, но не отменить ее. Относительно же сдачи без боя — неужели вы настолько наивны, чтобы предположить такую возможность? Капитуляции не было — была сознательная передача власти более надежному в данных обстоятельствах лицу.
— Вы хотите сказать, что некто могущественный сделал ставку на Чейза?
— Разумеется, его никто заранее не подбирал. О нем неделю назад и ведать не ведали. Просто выскочка подвернулся под руку.
— Кому, Пабло?
— Сотне семей, хозяевам крупнейших компаний, составляющих хребет экономики Гермеса. У нас ведь кланово-корпоративная собственность. Каждый клан имеет свои предприятия, акции которых распределяются между его членами. Теоретически они имеют право голоса в решении производственных проблем, на практике же всем распоряжается кучка магнатов, владеющих контрольным пакетом и одновременно сосредоточивших в своих руках административные функции. Словом, это своеобразный гибрид капиталистической монополии и средневекового цеха. От его заправил зависят карьера, благополучие, достаток, сама жизнь и смерть рядового специалиста. Они предпочитают держаться в тени, выдвигая на представительские должности более или менее заслуженных и послушных профессионалов. Впрочем, если те вздумают бунтовать, их мгновенно убирают. В данном случае наша мафия сочла для себя выгодным вручить бразды правления Чейзу. Расчет простой: диктатор подкрутит развинтившиеся гайки, а потом его переведут на почетную пенсию. Заупрямится — будет хуже, эти люди шутить не любят.
— Могут и промахнуться. Чейз — крепкий орешек.
Мендесона пожал плечами, давая понять, что его теперь мало заботит, чем кончится очередной драматический эпизод истории Гермеса. Тропинин ощутил острую неприязнь к этому человеку, который, едва отряхнув со своих ботинок пыль родины, готов предать ее забвению. Право же, я прихватил с собой не лучший образчик гермеситской породы.
— Ладно, Пабло, дорога длинная, у нас будет возможность вдоволь наговориться.
Тропинин отвел эмигранта в свободную каюту и вернулся к себе. Он достал диктофон, разложил свои блокноты. С чего начинать? С профессионального кланизма, корпоративизма, робототехники? С Великого математика и Первого консула? С девятибожия и универов?
Подумав, он начал: «Ром задыхался. По тяжелому топоту позади он чувствовал, что расстояние, отделявшее его от преследователей, сокращается. Боязнь потерять драгоценные секунды не позволяла оглянуться. В ушах все громче звучали бессвязные угрожающие выкрики…»
8
Рома разбудил жаворонок. От открыл глаза и зажмурился, боясь потерять мгновенное ощущение счастья. Над ним шелестела лиственница, воздух был напоен медовым запахом скошенной травы, лучи раннего солнца ласкали кожу. Все в родном саду как прежде.
Он оглянулся, и сразу вернулось чувство тревоги. Рядом, на раскладушке, разместился Метью, чуть поодаль похрапывали два закадычных дружка — Сторти и Ферфакс. Целый гарнизон для защиты осажденной крепости. Родители и Ула ночевали в доме. Бен стоял на часах.
Когда враги придут, и придут ли? Вчера оставалась еще надежда, что землянин уговорит Великого математика положить конец произволу чейзаристов. После заседания Сената эта надежда рухнула. Собравшись у телекома, Ром, его старые и новые друзья с волнением наблюдали, как ординарный профессор математики мгновенно превратился во всесильного диктатора, а тщеславная Розалинда стала вторым лицом в государстве. Мет изощрялся в ядовитых остротах по адресу безмозглого Голема, занявшего пост начальника преторианской гвардии. То и дело кто-нибудь всплескивал руками, выражая возмущение этим гнусным спектаклем. «Ущипните меня, — вскрикивал Сторти, — я сплю, такого не может быть!» Но такое было.
Через несколько часов диктор сообщил, что спешно созванный конгресс клана матов отрешил Ганса Эйлера от его должности. В резолюции заявлялось, что он заслуживает предания суду чести, но, учитывая его заслуги перед государством, решено ограничиться принятой мерой. Великим математиком был, естественно, избран профессор Чейз, известный своим выдающимся вкладом в развитие гермеситской науки.