— Бен и Мет прокрались ко мне на балкон и сказали, что ты просил меня немедленно приехать на место нашего первого свидания. Потом мы спустились по веревочной лестнице, перемахнули через ограду парка. О, это было настоящее приключение!
— И ты не колебалась?
— Капулетти никогда не были трусами, — сказала Ула с достоинством. — Кроме того, Ром, ты не забыл, что я люблю тебя?
Он прижал ее к своей груди.
— Ой, Ром, ты меня задушишь! Так вот, — продолжала она оживленно, — нам на редкость повезло: родители спали мертвым сном, а Тибор не возвращался. Кстати, — спохватилась она, — я забыла спросить главное: они ведь не догнали тебя?
Он неопределенно кивнул, решив, что расскажет ей об истязании как-нибудь в другой раз.
— И скажи наконец, что мы будем делать?
— Плавать наперегонки.
— Ты шутишь, Ром.
— Ничего подобного.
— А впрочем, с удовольствием!
Через минуту, взявшись за руки, они вошли в море, плескались и резвились, забыв обо всем на свете.
Потом, присев на траву, Ула начала расчесывать свои длинные волосы. Ром взял ее за руку.
— Слушай меня внимательно, Ула. Против нас готовится заговор. Наши родители условились отослать меня куда-то в Свинцовые горы, а тебя в столицу. У нас остается один выход — бежать, если мы хотим быть вместе. Мы поженимся, и тогда никто больше не сможет нас разлучить. Не скрою, Ула, на нашу долю выпадет немало испытаний, придется, по крайней мере поначалу, жить без привычных удобств. Все, что я могу обещать тебе наверняка, это моя любовь.
Боясь уловить в ее глазах хоть тень колебания, Ром отвернулся. С тревогой и напряжением ждал он своего приговора.
— Неужели ты сомневался во мне, Ром? — Она взяла его голову в свои руки и, заглядывая в глаза, сказала жалобным тоном: — Ну что еще я должна сделать, чтобы ты понял: я — твоя функция, куда ты, туда и я…
Когда они вышли к экомобилю, там стоял еще один экипаж. А в стороне, на полянке, Сторти, Бен и Мет, расстелив скатерку, подкрепляли свои силы. Ром с чувством пожал друзьям руки, Ула кинулась их обнимать.
— Ну, ну полегче, — сказал Ром. — Это неприлично: мата обнимает агров.
— Посмотрите на этого собственника! — сказал Бен.
— Не будь скупым, Ром, от нее не убудет, — сказал Мет.
— Не ревнуй, — сказала Ула, — Бен и Метью уже видели меня в чем мать родила, да вдобавок выносили на руках из дома.
Сторти запихнул в рот огромный кусок ветчины и сказал извиняющимся тоном:
— Не сердитесь, дети мои, мы вынуждены были позаимствовать припасенной для вас снеди, но, клянусь, самую малость. Я, признаться, не предполагал, что участие в побеге до такой степени возбуждает аппетит.
— По-моему, он у тебя никогда не иссякает, — съязвил Мет.
— Ром, Ула, подбирайте остатки, пока Сторти отдышится, — посоветовал Бен.
Дожевав ветчину, Сторти поднялся.
— Пора в путь, иначе нас хватятся. Вам что, на худой конец разлучат, только и всего. А вот меня на этот раз наверняка выставят из Университета. Короче, Ром, берите мой шикарный лимузин и дуйте по направлению к Мантуе. Это в двух часах пути от Вероны. Там найдете моего старинного приятеля Ферфакса, он вас приютит и поможет устроиться. Такой же оригинал и творческая натура, как я. Эх и погуляли мы с ним в свое время. Помню, однажды…
Бен и Метью дружно засвистели.
— Вы правы, надо торопиться, я доскажу эту занимательную историю по дороге.
Бен и Метью дружно вздохнули.
— Вот адрес, Ром. И еще: постарайся быть ласковым с моей колымагой. — Он нежно погладил экомобиль по капоту. — Я заметил, что ты слишком резко переключаешь передачи, а она не выносит грубости. Если б вы только знали, как мне дорога эта старушка, в каких только передрягах мы с ней не бывали. Как-то раз…
Бен и Метью подхватили наставника под руки и поволокли к другой машине.
— Постойте, дьяволы, надо ведь попрощаться, кто знает, когда доведется увидеться. — Он обнял Рома, похлопал его по спине, а затем облапил Улу и со вкусом чмокнул ее в обе щеки.
Ром сел за руль, Ула прижалась к его плечу, мотор затарахтел, и они покатили, то и дело оглядываясь, чтобы еще и еще раз помахать друзьям, кричавшим вслед:
— До свиданья!
— Счастья вам и удачи!
Дорога петляла вдоль берега, море в этот предрассветный час было тягостного для глаз серого цвета, так же безжизненно и тоскливо смотрелись горы по другую сторону; опять заморосил мелкий нудный дождь.
Ула задремала. Ром ощущал тепло ее тела и думал, что отныне он за нее в ответе. Ему было хорошо и страшно — впервые они оказались совсем одни, и кто знает, что уготовила им судьба.
Часть вторая
1
Весь путь с места посадки космолета до города Тропинин пристально вглядывался в облик незнакомой жизни. Ему не впервые приходилось выполнять роль посла, и каждый раз начальная стадия контакта была самым увлекательным переживанием, оставлявшим в памяти неизгладимый след.
Конечно, нельзя сказать, что все подряд бывало в таких случаях внове. Скорее наоборот: в массе узнаваемых, привычных вещей изредка встречалось нечто неведомое, порой несуразное, по крайней мере — на посторонний взгляд. Угадать его назначение доставляло своего рода интеллектуальное удовольствие. Да и понятно: у дочерних цивилизаций одна основа — человек, расселившийся по Вселенной. Повсюду он сохранял свое первородное естество, и везде местная природа лепила его на свой лад, заставляла приспосабливаться, лишала одних качеств и прививала другие, так что через столетия это были все те же люди и уже не те. В данном случае — гермеситы, не земляне.
Тропинин односложно отвечал на замечания сопровождавшего его чиновника, не очень вслушиваясь в монотонные пояснения относительно сооружений, мимо которых они проезжали. В конце концов, не имело ровно никакого значения, что гигантский конусообразный дворец с пышной колоннадой служил помещением высших математических курсов; что приземистое серое здание, напоминавшее старопрусскую казарму, вместило философскую академию; что паривший в воздухе стеклянный мост тянулся на шестьдесят километров, а туннель, выложенный фосфоресцирующими плитами из неизвестного ему материала, пролегал на глубине пятисот пятидесяти четырех метров. Все эти сведения еще не дают ответа на главный вопрос: каков уровень здешней материальной и духовной культуры по сравнению с Землей и другими обитаемыми планетами — звеньями Великого кольца? По первому впечатлению Гермес находился где-то в пределах XXII–XXIII земных веков. Но первое впечатление обманчиво, кто знает, что обнаружится, когда он поближе познакомится с этой колонией. Так, ему уже известно, что у гермеситов отличная робототехника, зато у них нет космоплавания: какой поразительный пробел!
Многое зависит от того, насколько благожелательно местные власти отнесутся к его миссии. Разумеется, они кровно заинтересованы, чтобы он дал положительное заключение о возможности подключить Гермес к кольцу со всеми вытекающими отсюда преимуществами. Это, однако, еще ничего не значит. Могут утаивать информацию, подсовывать выгодные для себя сведения, препятствовать нежелательным, с их точки зрения, встречам — каких только приемов не существует, чтобы укрыть пороки и выставить на обозрение добродетели! Впрочем, не следует настраиваться на такой лад, нет у истины большего врага, чем предвзятость. И лучший способ проникнуть в характер общества — это познать человека.
Тропинин прервал очередное разъяснение своего спутника и, положив руку ему на плечо, спросил:
— Как вас звать?
— Уланфу.
— Можно, я буду называть вас по имени?
— Разумеется.
— Скажите, какая у вас принята вообще форма обращения?
— Синьора, синьор.
— Ага, это от итальянцев.
— Может быть, но имейте в виду: мы давно преодолели национальные различия. Пожалуй, никто, кроме историков, и понятия не имеет, что такое нация.
— Следовательно, вы историк?
Тропинину показалось, что в тоне собеседника проскользнула нотка досады.