— И невероятных масштабов самолюбие — думаю, что нет.
Это был бы очень, очень нежелательный поворот событий… Сил на объяснения потребуется больше, чем у нее сейчас есть, по правде говоря.
— Но ты на всякий случай поищи телефон поскорее! — улыбнулась Саманта.
— Да вот, нашла, записывай…
Хорошо, когда старшая сестра тебя понимает, а не отчитывает за глупости и непостоянство.
Ей вообще очень повезло в жизни. У нее есть Сара, мама, папа — а теперь еще и ребенок. Чего еще пожелать?
Саманта сделала вид, что не замечает отчаянного голоса своей женственности: «Любви!». Бывают случаи, когда любовь не приносит счастья. Вот взять хотя бы Джастина: любовь у него есть, но он не счастлив. И, похоже, его такое положение вещей вполне устраивает.
От этой мысли стало почему-то тоскливо. Саманта почувствовала, как тугой пружиной сворачивается внутри обида. Если бы он был другим… Все тоже было бы по-другому. Впрочем, какая теперь разница? Он то, что он есть, а ей предстоит в самое ближайшее время выяснить, бывает ли счастье в жизни без любви.
Саманта знала, что будет именно так — без любви, но не хотела задумываться, откуда взялась такая уверенность.
12
Джастин смотрел на свое отражение в зеркале. Ему не нравилось то, что он видел, но не потому, что с лицом было что-то не так. Напротив, все было как всегда. Вот только он уже устал наблюдать этого предателя, который неизменно пребывал у него в ванной комнате и в прихожей — других зеркал у Джастина, слава богу, в квартире не было.
— Ты меня достал, — искренне сказал он отражению.
Предатель передразнил его, в точности повторяя движение губ Джастина. Это разозлило его неимоверно. Этот подлый человек не просто копирует его мимику, не просто живет в его доме — он занимает собой его тело, он приводит в движение мускулы его рук, лица, гортани, языка. Он произносит его, Джастина, губами ложь, складывает их в неискреннюю улыбку, протягивает руку для пожатия человеку, которого он настоящий страстно хотел бы поколотить.
В последние три дня Эдмонд не появлялся. Видимо, предпочел в одиночестве пережить крушение своих планов на счастливую семейную жизнь. Есть, правда, небольшая вероятность того, что Саманта вернулась и они усиленно подтверждают примирение, запершись в квартире и отключив телефоны… Но вряд ли. Вовсе не похоже на Саманту.
А слоняться по дому из угла в угол, как тигр в клетке, зажимать себе рот и все скрывать — это похоже на него?
На него прежнего — да, очень!
Но он ведь решил, что больше не будет жить по принципу «так проще». Значит, надо вытаскивать Эдмонда за шкирку из его сладостного, всененавидящего уныния — Джастин не сомневался, что его «друг» пребывает именно в таком состоянии — и говорить с ним начистоту.
А если Саманта захочет вернуться? — пискнул внутренний голос. Что, отрежешь ей все пути к отступлению? Опорочишь ее доброе имя?
— Заткнись, — процедил Джастин сквозь зубы. — Хватит самоустраняться из трусливой деликатности.
Это уже не их, Саманты и Эдмонда, отношения, в которые он не имеет права лезть. Он — третья фигура на этой доске, и пора начать играть по-честному. У него есть на это право: он ее любит.
Эдмонд хорошо смотрелся на фоне барной стойки. Он органично вписался в интерьер: стены цвета вишни с молоком, темный потолок со множеством мелких лампочек, металлически поблескивающие ножки табуретов, черные столешницы, серый от табачного дыма воздух — и красивый молодой мужчина, ссутулившийся над стаканом бренди.
— Привет, Эд. Ну и местечко же ты выбрал.
— А мне нравится.
— Не сомневаюсь.
— Что будешь пить?
— Кофе.
— Эй, бармен, кофе с двойным виски для моего друга!
— Нет, виски не надо.
— А, черт… Нет, ну, может, все-таки выпьешь со мной?
— Нет.
— А зачем тогда звал?
— Поговорить.
— Ну что ж, давай поговорим. Как твои дела?
— По-разному.
— Эй, вы только посмотрите на него! Можно подумать, это твоя любимая девушка слиняла черт знает куда…
На лице Джастина сама собой проступила нехорошая, злая, жгучая улыбка.
Эдмонд явно обратил на нее внимание — но тут же решил, что она этого внимания недостойна: недоумение на его лице быстро сменилось скорбной миной.
Джастин сел рядом с ним. Нужно было с чего-то начинать — с чего?
— Знаешь, а я ведь, как идиот, четыре года хранил ей верность, — усмехнулся Эдмонд и пригубил бренди.
Джастин почувствовал укол совести. Четыре года — это долгий срок. Это маленькая жизнь. И есть грань, черта, которая отделяет эту маленькую жизнь от новой. Но куда, скажите на милость, отнести ту последнюю неделю, когда они с Самантой стали любовниками?