Свиридин швырнул на верстак тряпку, пошел, и о споткнулся и выругался.
Максим поддел:
— Земля и то не держит!
Мастер, наконец, обрел дар речи:
— А ну, идите, идите!
Посмеиваясь, ребята разбрелись. А Свиридин, проходя на участок монтажа, остановился около Александра:
— Это как же, бригадир, понимать? В газете пишете. Теперь здесь, — кивнул он на оставленные заготовки. — Вроде на пятки наступаете…
— Правильно понято. Наступаем!
— А ты бы не торопился, бригадир…
— А что?
— Да ведь ненароком еще и родственничками будем…
— Жди от сосны лимонов!
— Не веришь? Ну, ну… Дело твое. Только опять же, чего добиваетесь? Мир велик…
— А мы тебя везде разыщем!
Григорий присвистнул:
— Ого-го! Выходит, всерьез войну объявили?
Александр ответил твердо:
— Вот именно! Всерьез!
XI
«А как же с Дашей?»
Этот вопрос продолжал мучить Павлика.
Ему казалось, что все забыли о ней, увлеклись другими делами, а такую серьезную задачу отложили и никак не решали.
Как ее можно решить, он не знал и сам! Ведь после того разговора, когда общими усилиями пытались убедить Дашу, она перестала даже здороваться.
Павлик каждый вечер ждал ее возвращения, но ни разу не удалось поговорить — она пробегала от калитки, не останавливаясь, не отвечая на его приветствия…
И дома уклонялась от всяких объяснений с братом и Надей.
Однажды Павлик услышал… Он не успел еще уйти с веранды, когда она вот так же явилась с прогулки поздно ночью, и через открытое окно до него долетели от Бобровых голоса.
— Неужели ты считаешь… — начал брат.
Она перебила его:
— А я могу перед тобой и не отчитываться!
— Хочешь, чтобы написал маме?
— Пиши! Можешь даже напечатать в газете! Опыт у вас есть. Спокойной ночи!
Александр что-то еще сказал, но Даша больше не отзывалась: должно быть, и впрямь легла.
Павлик спустился с веранды и опять долго бродил по улице, как делал в последнее время часто — не сиделось дома и не хотелось никого видеть.
Он ходил и думал о Даше, о том, почему она стала такая нервная, злая, совсем не похожая на себя, на ту, какую он знал в прежние ее приезды и даже совсем еще недавно — в первый вечер, когда она неожиданно появилась в клубе — веселая, легкая и свежая, «как сирень в сиреневое одета».
Павлик где-то вычитал или просто слышал такое выражение и теперь вспомнил его и повторял несчетное количество раз, потому что слова эти вызывали перед глазами радостный светлый облик прежней доброй Даши в сиреневом платье… «В сиреневое одета, в сиреневое одета…»
Он не мог объяснить ее поведения, но невольно старался во всем оправдать. И с Гришкой она проводит время только наперекор брату — своевольная и гордая! — нарочно делает по-своему, недаром когда-то сказала, что сама может трахнуть кулаком но столу! Но, делая так, она, конечно, чувствует себя очень неловко и поэтому нервничает, стыдится, избегает встреч и с ним, с Павликом, но он должен ей помочь, обязательно должен!
И где бы он ни был: на заводе, в цехе, в столовой, на занятиях в техникуме, в кино с ребятами — повсюду думал только о том, как начнется у них большой разговор, как он спросит, а она ответит, и какими словами он станет доказывать ей, что еще не поздно исправить ошибку.
Он почему-то был совершенно уверен, что все кончится хорошо, и даже слова Свиридина, сказанные при всех Александру: «Может быть, родственничками будем!» — не смутили и не расстроили Павлика в первый момент: мало ли что взбредет на ум Гришке, лишь бы побахвалиться…
Но немного погодя зашевелилась колючая мысль: «А если это правда?»
И Павлик потерял покой: оглядывался на Свиридина, не слышал, о чем говорили ребята, с нетерпением ждал конца смены, собираясь сразу бежать домой. А когда прозвучал сигнал-отбой, вдруг смалодушничал, испугавшись, что Даша и вправду скажет ему что-нибудь страшное, и не пошел домой, а заторопился вместе с Максимом Академиком на занятия: институт Максима и техникум Павлика помещались в одном здании.
Максим всю дорогу, едва вышли из проходной, рассказывал о Вьетнаме. Центральные газеты печатали сообщения о приезде в нашу страну высокого вьетнамского гостя. А в сборочном цехе далекого сибирского станкостроительного завода как раз в эти же дни была подготовлена для отправки в жаркий Вьетнам новая партия токарных станков-автоматов. И в сборке их принимали участие и Александр с Сергеем, и Максим, и Павлик…
Павлик еще успел уловить в рассказе Максима эту связь между приездом в Москву вьетнамского гостя и их собственным сегодняшним делом, но больше, по правде сказать, ничего не слышал, думая о своем, и только изредка просачивались в его сознание отдельные слова: