— Ханой… Страна юга…
Только прямой вопрос Академика вернул Павлика к действительности.
— Здорово ведь, верно?
— Что здорово?
— Так ты, значит, не слушал? Такая богатая история у этой страны…
— Стой, Академик! — вдруг схватил Павлик Максима за плечо, останавливаясь и устремив взгляд вперед.
— Что там? — спросил Максим и тоже замер…
— Клюквенный? Лимонный?
Шипит, брызжет бьющая в стакан струя воды. Но уже не грубая, пухлая, а нежная девичья рука отставляет стакан… Продает газировку Даша…
Сбоку от нее улыбается довольная Авдотья Мироновна…
— Даша!
Павлик подбежал, вырвал из ее рук стакан, обернулся к тетке:
— Ваша затея?
И снова к Даше:
— А ну!
Прежде чем отозвалась она, схватил ее за руку и потянул прочь.
Поражены стоящие в очереди. Но быстро ввела события в привычное русло не потерявшая самообладания Авдотья Мироновна. Гнусаво-равнодушно зазвучал ее голос:
— Клюквенный? Лимонный?
…А Павлик с Дашей идут по улице, обгоняя прохожих. Стремится не отставать от них Максим. Собственно, Даша не идет сама — ее тащит Павлик, крепко прижав локтем кисть девушки. На ходу бросает:
— Что придумала?!
Она с яростью пытается вырвать руку:
— А тебе что?
— Другой работы нет?
— А эта позорная?
Оглядываются прохожие.
— Пошли сюда, пошли, — подталкивает их Максим, увлекая в сторону от главной улицы.
И уже идет Даша по краю тротуара. За ней быстро вышагивает Павлик, торопится объяснить:
— Не работа плохая… Да что тебе-то в этом интересного? Я ведь знаю — это тетка… В восторге от своей торговли. Барыш, доход… Да разве тебе это надо? Послушай, Дашенька…
Идет она, высоко вскинув по-мальчишески подстриженную голову, не желая слушать, не желая разговаривать.
Павлик ловит ее за руку, она опять вырывает:
— Отстань!
И неожиданно оборачивается:
— Ну, что привязался, что? Да какую работу хочу, такую и выбираю! И не смей, не смей дальше идти за мной, слышишь?
Она уходит неприступная, чужая…
Опять оглядываются прохожие. Что-то усиленно жующий мальчишка, с пузатым зеленым бидоном, остановился, сгорая от любопытства.
— Пошли, — тянет Максим Павлика.
…Сквер. Скамейка. Движутся мимо люди. Шагают чьи-то ноги. Сжавшись, сгорбившись, сидит Павлик — уперся взглядом в землю.
Максим привалился к спинке скамейки. Не спускает с товарища настороженных глаз.
Низкое на закате солнце уже спряталось за каменными громадами зданий. Оно окрашивает одну половину городских строений в розовый цвет, а другая половина города густо-синяя, и кажется, что синее и красное перемешано в самом вечернем воздухе и от этого он одновременно прозрачно-теплый и сумеречно-прохладный.
С горечью говорит Павлик:
— Не могу я понять ее, Академик, не могу. Ведь как вначале было? Я же чувствовал, всей душой чувствовал… И в тот вечер в клубе все хорошо было, а потом… Запутал он ее, запутал! Ну скажи по совести, лучше он меня, что ли, да, лучше?
— Любовь — штука сложная, — говорит Максим неуверенно. — Есть вот, Павлуха, такая книжка: «В любовь надо верить»…
— Да что ты мне опять про свои книжки! Я про жизнь.
— Так ведь любовь во всех книжках описана.
— А мне от этого сейчас легче? Что сейчас-то делать?
— Ну, во-первых, не психовать! А то вот и занятия пропустили.
— Я тебя не держал. Мог идти.
— Это верно, мог, — согласился Максим и после паузы опять начал: — Вот есть еще такой выдающийся писатель французский, Стендаль. У него специальный труд про любовь составлен…
— Да что ты, смеешься надо мной? — вскочил Павлик.
— Стой, Павлуха! Ну что сердишься, чудак? Я же хочу как лучше… А если примеры разные из литературы беру, так это, может, тебе полезнее сейчас, чем то, что я сам думаю…
— А что ты сам думаешь?
— Да как тебе сказать, — Максим отводит глаза в сторону. — Я ведь опыта не имею…
— Это верно, — невесело смеется Павлик. — И ничего-то ты не скажешь мне, книжная твоя душа… Опутал он ее, опутал!
Максим посмотрел на Павлика странным взглядом:
— А если не опутал, Павлуха? Если она сама…
— Что сама?
— Ну, сама на это идет?
— Куда идет?
— Ну, к цели своей?
— К какой цели?