— Mon Dieu! — произнесла мадам Дор, обращаясь к печке и очень сильно дрожа. Вендэль подобрал с полу носки и клубок и бросил ей через плечо на колени всю эту охапку.
— Mon Dieu! — произнесла мадам Дор вторично, когда лавина шерсти обрушилась в ее вместительное лоно.
Дверь отворилась, и вошел Обенрейцер. Взглянув сейчас же вокруг себя, он сразу заметил, что Маргариты не было в комнате.
— Как! — воскликнул он, — моей племянницы нет? Моей племянницы не было здесь, чтобы занимать вас в моем отсутствии? Это непростительно. Я сейчас же приведу ее назад.
Вендэль остановил его.
— Я прошу, чтобы вы не беспокоили мисс Обенрейцер, — сказал он. — Вы вернулись, как я вижу, без вашего друга?
— Мой друг остался утешать нашего соотечественника. Душу раздирающая сцена, м-р Вендэль! Вся домашняя утварь у закладчика, семья в слезах. Мы все обнялись молча. Мой замечательный друг один был хладнокровен. Немедленно он послал за бутылкой вина.
— Могу ли я переговорить с вами наедине, м-р Обенрейцер?
— Конечно. — Он повернулся к мадам Дор. — Мое дорогое созданье, вам необходимо отдохнуть, вы едва не падаете от усталости. М-р Вендэль извинит вас.
Мадам Дор поднялась и отправилась боком в свое путешествие от печки до кровати. Она обронила носок. Вендэль подобрал его за нее и открыл одну половину дверей. Она сделала шаг вперед и уронила еще три носка. Вендэль наклонился, чтобы снова поднять их, но Обенрейцер помешал ему, рассыпавшись в извинениях и бросив грозный взгляд на мадам Дор. Мадам Дор реагировала на взгляд тем, что уронила всю кучу носков и затем окончательно растерялась в паническом страхе перед таким несчастьем. Обенрейцер свирепо схватил всю эту кучу обеими руками. «Идите!»- закричал он, замахнувшись своей грандиозной ношей. Мадам Дор произнесла: «Mon Dieu!» — и исчезла в соседней комнате, сопровождаемая градом носков.
— Что должны вы подумать, м-р Вендэль, — сказал Обенрейцер, закрывая дверь, — о подобном прискорбном посвящении вас в домашние неурядицы! Что касается меня, то я сгораю от стыда. Мы начали Новый Год до невозможности скверно, сегодня все неудачи. Пожалуйста, садитесь и скажите, что я могу вам предложить. Не воздадим ли мы должную честь другому вашему благородному английскому институту? Я должен постараться быть тем, что вы называете, весельчаком. Я предлагаю грог.
Вендэль отклонил грог со всем необходимым уважением к этому благородному институту.
— Я хотел бы переговорить с вами по поводу одного вопроса, в котором я чрезвычайно заинтересован, — сказал он. — Вы должны были, м-р Обенрейцер, заметить, что я с самого начала стал не совсем обычно восхищаться вашей прелестной племянницей.
— Вы очень добры. Я благодарю вас от имени своей племянницы.
— Быть может, вы могли с течением времени заметить, что мое восхищение мисс Обенрейцер выросло в другое более нежное и глубокое чувство?..
— Мы скажем в дружбу, м-р Вендэль?
— Скажите в любовь — и мы будем ближе к истине.
Обенрейцер вскочил со своего кресла. Едва различимое движение внезапно обозначилось у него на щеках.
— Вы опекун мисс Обенрейцер, — продолжал Вендэль. — Я прошу вас оказать мне величайшую честь — я прошу вас выдать ее за меня замуж.
Обенрейцер опять бросился в кресло.
— М-р Вендэль, — произнес он, — бы совершенно меня поразили.
— Я подожду, — заметил Вендэль, — пока вы придете в себя.
— Одно слово прежде, чем я приду в себя. Вы ничего об этом не говорили моей племяннице?
— Я вполне открылся вашей племяннице. И я имею основания надеяться…
— Что! — перебил его Обенрейцер. — Вы сделали предложение моей племяннице, не спросив сперва моего разрешения ухаживать за ней? — Он ударил рукой по столу и впервые с тех пор, как Вендэль познакомился с ним, потерял свое самообладание. — Сэр! — воскликнул он с негодованием, — как назвать такой образ действий? Как честный человек, говорящий с честным же человеком, скажите, чем вы можете оправдать свое поведение?
— Я могу оправдать его только тем, что это один из обычаев, принятых у англичан, — сказал спокойно Вендэль. — Вы же сами восхищаетесь нашими английскими обычаями. Я не могу по чести сказать вам, м-р Обенрейцер, что я сожалею о своем поступке. Я могу только заверить вас, что я действовал так без всякого желания оказать вам умышленно неуважение. Передав вам все это, могу ли я теперь просить вас сообщить мне чистосердечно, какое вы встречаете препятствие, чтобы принять мое предложение?