— Adieu, моя очаровательная племянница! — сказал он, обращаясь затем к Маргарите.
— En route, мой друг, в Невшатель! — Он слегка хлопнул Вендэля по боковому карману и пошел к дверям.
Последний взгляд Вендэля был обращен на Маргариту. Последние слова Маргариты, сказанные ему, были: «Не ездите!»
ДЕЙСТВИЕ III
В долине
Была приблизительно половина февраля, когда Вендэль и Обенрейцер отправились в свое путешествие. Так как зима стояла суровая, то это время года было неблагоприятно для путешественников; настолько неблагоприятно, что наши два путника, прибыв в Страсбург, нашли его большие гостиницы почти пустыми. И даже те немногие лица, с которыми они повстречались в этом городе, возвращались назад, не доехав до центра Швейцарии, куда они направлялись по делам из Англии или Парижа.
В то время было почти или совершенно невозможно воспользоваться большинством швейцарских железных дорог, по которым теперь туристы проезжают с достаточным удобством. Некоторые дороги еще не прокладывались; другие по большей части еще не были закончены. На тех дорогах, которые были открыты, еще оставались большие участки старой шоссейной дороги, где сообщение в зимнее время года часто прерывалось; на других были слабые пункты, где новым работам грозила еще опасность в случае или жестокого мороза, или быстрой оттепели. В худшее время года нельзя было рассчитывать на пробег поездов по дорогам этого последнего разряда, так как железнодорожное движение было случайным, в зависимости от погоды, или же совершенно прекращалось в течение тех месяцев, которые считались наиболее опасными.
В Страсбурге ходило больше разных россказней о трудностях дальнейшего пути, чем было самих путешественников, чтобы их рассказывать. Многие из этих россказней были по обыкновению крайне дики; но все же большинству наиболее скромных по части чудес рассказов придавалось некоторое значение, благодаря тому неоспоримому обстоятельству, что путешественники возвращались назад. Тем не менее решение Вендэля продолжать свое путешествие было совершенно непоколебимо, так как дорога на Базель была открыта. Таково же было по необходимости решение Обенрейцера, ибо он видел, что положение его безнадежно до крайности: он должен погибнуть или уничтожить ту улику, которую Вендэль вез с собой, хотя бы даже ему пришлось вместе с нею уничтожить самого Вендэля.
Каждый из двух товарищей по путешествию чувствовал к другому далеко не одинаковые чувства. Обенрейцер, на которого кольцом надвигалась гибель, благодаря быстроте действий Вендэля, видел, что с каждым часом круг суживается вследствие энергии Вендэля и ненавидел его со злобою хищного коварного зверя низшей породы. Он всегда инстинктивно чувствовал что-то в душе против него; быть может, из-за той старой розни, которая существует между джентльмэном и крестьянином; быть может, из-за его открытого характера; быть может, из-за его более честных взглядов; быть может, из-за того успеха, который он имел у Маргариты; быть может, из-за всех этих причин, где две последних не были самыми маловажными. Но кроме того теперь он видел в нем охотника, который выслеживал его. С другой стороны Вендэль, все время благородно боровшийся со своим первым смутным недоверием к Обенрейцеру, видел теперь себя обязанным бороться с этими чувством с большей, чем когда либо, силой, напоминая себе: «Ведь он опекун Маргариты. Мы с ним в наилучших дружеских отношениях: он едет вместе со мной по своему собственному побуждению и не может преследовать никаких корыстных целей в этом мало привлекательном путешествии, чтобы разделять его со мной». К этим доводам в пользу Обенрейцера случай прибавил еще одно соображение, когда они прибыли в Базель, после путешествия, которое заняло вдвое больше времени, чем обычно на него требовалось.
Они поздно пообедали и сидели одни в комнате какой-то гостиницы, висящей над Рейном, в этом месте быстрым и глубоким, вздутым и шумным. Вендэль растянулся на диване, а Обенрейцер разгуливал взад и вперед, то останавливаясь у окна и смотря на колеблющееся отражение городских огней в темной воде реки (и, быть может, думая: «Если б только я мог швырнуть его туда!»), то, возобновляя свое расхаживание, устремив глаза в пол. «Где украду у него, если мне удастся это сделать? Где убью его, если мне придется так поступить?» Так шумела ему река, когда он мерно расхаживал по комнатам, так шумела река., так шумела река…
Наконец, дума, тяготившая его, показалась ему столь несносной, что он остановился, решив, что было бы хорошо, если бы его спутник заразился от него своей тяжелой думой.